бы то ни было, но то дело было раскрыто только благодаря его гению. Если б не Эркюль Пуаро, сомневаюсь, что преступник получил бы по заслугам.
В связи с этим я чувствую, что настало время изложить на бумаге все, что мне известно. Я знаю все тонкости того дела, а еще, рассказав обо всем, я, признаюсь честно, исполню желание одной очаровательной дамы.
Я часто вспоминаю тот день, когда все мы сидели в тщательно прибранной маленькой гостиной Пуаро, и мой друг, расхаживая взад-вперед по ковровой дорожке, с неподражаемым мастерством посвящал нас в удивительные подробности того дела. Я хочу начать свое повествование оттуда же, откуда его повел и он, – из лондонского театра в июне прошлого года.
В тот период Карлотта Адамс была в большой моде. За год до этого она дала пару дневных спектаклей, которые имели огромный успех. В этом году у нее был трехнедельный ангажемент, и то был предпоследний вечер ее выступлений.
Американка Карлотта Адамс обладала удивительным талантом без грима и декораций в одиночку делать скетчи. Она с легкостью говорила, казалось, на всех языках. Ее скетч о вечере в иностранном отеле был потрясающим. На сцене друг за другом появлялись американские туристы, немецкие туристы, семейства английских буржуа, сомнительные дамочки, обедневшие русские аристократы и усталые сдержанные официанты.
Ее скетчи вели зрителя от грусти к веселью и обратно. От умирающей в больнице женщины из Чехословакии у всех на глаза наворачивались слезы, а горло сдавливал спазм. И в следующую минуту все покатывались от хохота, глядя на то, как дантист, занимаясь своим ремеслом, оживленно болтает со своими жертвами.
Программа Карлотты закрывалась тем, что она назвала «Имитации».
В этом Адамс опять показала себя на удивление искусной. Без какого-либо грима ее черты неожиданно растворялись – и складывались в лицо какого-нибудь знаменитого политика, или известной актрисы, или светской красавицы. В каждом образе она произносила короткую и очень характерную речь. Эти речи, кстати, были чрезвычайно умными. Они как бы подчеркивали все слабые стороны выбранного персонажа.
Одним из последних перевоплощений была Джейн Уилкинсон – молодая талантливая американская актриса, которую хорошо знали в Лондоне. Образ получился великолепно. С языка Карлотты одна за другой слетали глупости с таким сильным эмоциональным зарядом, что зрители поневоле чувствовали: каждое слово несет в себе мощное основополагающее значение. Красивый, с легкой хрипотцой голос, которым Карлотта владела с удивительным мастерством, действовал на всех завораживающе. Голос дополняли сдержанные жесты, каждый из которых был наполнен особым смыслом, и едва заметное покачивание тела, и вместе все это создавало впечатление сильной физической красоты – не представляю, как у нее это получалось!
Я всегда восхищался красавицей Джейн Уилкинсон. Она потрясла меня и в эмоциональном плане; и перед лицом тех, кто признавал ее красоту, но не считал ее актрисой, я утверждал, что она обладает удивительным талантом действовать на зрителя.
Я слушал так хорошо знакомый голос и те фаталистические перепады интонации, которые так часто брали меня за душу; я видел знакомые жесты – как медленно в страдании раскрывается и закрывается ладонь, как резким поворотом головы с лица отбрасывается прядь волос, – и мне было немного неуютно от этого, пока я не сообразил, что Карлотта Адамс всегда к закрытию давала драматическую сцену.
Джейн Уилкинсон была одной из тех актрис, что покидали подмостки сразу после свадьбы, чтобы вернуться через несколько лет.
Три года назад она вышла замуж за богатого, но немного эксцентричного лорда Эджвера. Поговаривали, что вскоре после этого Джейн бросила его. Как бы то ни было, через полтора года после свадьбы она уже снималась в фильмах в Америке, а в этом сезоне сыграла в имевшей большой успех пьесе в Лон- доне.
Наблюдая за Карлоттой Адамс в этой умной, но одновременно злобной имитации, я задался вопросом, сколько из этих воплощений видели сами прообразы. Понравилась ли им такая известность… такая своеобразная реклама? Или возмутило намеренное выставление напоказ их маленьких профессиональных хитростей – чем, по сути, представление и было? Не ставит ли себя Карлотта Адамс в положение соперничающего фокусника, который говорит: «О, это старый трюк! Все просто. Я покажу вам, как это делается»?
Я пришел к выводу, что если б я был прообразом перевоплощения, то сильно возмутился бы. Конечно, я скрыл бы свое раздражение, но в глубине души мною владела бы обида. Нужно обладать величайшей терпимостью и отточенным чувством юмора, чтобы должным образом оценить это безжалостное экспозе́.
Едва я сделал это умозаключение, как услышал сзади эхо очаровательного хрипловатого смеха на сцене.
Я резко повернулся. В кресле прямо позади меня, чуть подавшись вперед и приоткрыв губы, сидел прообраз перевоплощения – леди Эджвер, известная всем как Джейн Уилкинсон.
Я
