проверка, сестра пересчитывает инструменты. Вот согласование тканей завершено – можно шить. Это была вторая операция; после нее участникам полагается десятиминутный отдых, через десять минут они, сменив накидки и перчатки, снова окружат новый стол, и отсчет времени начнется заново.
Тут, кстати, неизбежно возникает вопрос: если счет идет на сотни, а еще вероятнее – на тысячи и десятки тысяч, а кампания такая проводится впервые, то откуда берется такое количество этих самых "новых тканей", как мы (из чистой деликатности) называем имп-лантируемые органы? Что это: искусственное? Из пластика? А если нет, то откуда? Не от обезьян же!
Нет, конечно. Просто-напросто из холодильника. Умение сохранять ткани в полной боевой готовности годами и десятками лет насчитывает тут уже столетие, если не больше. А возникли и пошли на сохранение эти материалы двадцать лет тому назад, после окончания очередной войны. Тогда нужно было срочно наращивать народонаселение. То, что война изрядно повыбила мужское поголовье, – это беда, конечно, но жизнь заставляет и несчастье использовать, по мере возможности, на пользу нации. Павших во время войны хоронят, как известно, быстро и без соблюдения особых ритуалов: на это найдется время потом, задним числом. И, естественно, никакого разрешения у родных, которые пока еще ничего не знают, не испрашивают; просто перед тем, как предать павших земле, у них изымают все, что впоследствии может еще поработать в другом организме. Изымают и сохраняют.
Вплоть, кстати, до спермы; но будем считать, что я этого не говорил, а вы не слышали. В ту войну – Сто восьмую – народу полегло достаточно; и, к чести науки, следует признать, что все изъятое у них сохранилось отлично, отправленное после необходимой обработки на холод, чтобы вот сейчас, через двадцать лет, ткани вновь включились в процесс жизни; уже с другими хозяевами, правда, но отторжения нет, и возвращенные к нормальной деятельности органы чувствуют себя вполне нормально.
А то, что вырезано сейчас, в целости и сохранности отправляется в те же холодильники, на освободившиеся места, и там медики-материалисты станут непрерывно и бдительно наблюдать за их сохранностью: известно же, что придет новая пора, и они могут понадобиться государству для изменения демографии в противоположном направлении.
Таким образом, нам удалось одним глазом заглянуть туда, куда как раз сейчас везут на очередном столе-каталке знакомую нам Онго. Правда, сама она этого не увидит: уже спит, а когда проснется, то окажется уже в совершенно другом месте – в отделении выхаживания.
* * *
Какая-то часть жизни, похоже, прошла мимо Онго; во всяком случае, так ей казалось, когда она, придя в себя и не сразу сообразив, что лежит на больничной койке, окруженная всякими трубочками, проводами и приборами, попыталась вспомнить – как же она сюда попала и зачем. Но так сразу ничего не пришлр на память. Последним, что ей сейчас вспоминалось, было, как они с Сури вчера
