стремительно менялась, и не было ей дела до них.
В газетах всё мудрено и непонятно писали. Попробуй, разберись, что там наверху задумали, и чем это обернётся для простого работяги.
Пришла установка развивать совхозы. В переводе на житейский язык это означало, что надо обрезать огороды, оставить не более 10 соток, запретить поросят держать, ввести налог на плодовые деревья. И финансового инспектора поставили подворья обходить и живность переписывать. Что мужику делать? Как быть? Да чтоб в кутузку не попасть…
Вот отец мой и читал мужикам газету «Правда», а потом объяснял, как выкрутиться и выжить, и скотинку спасти и детишек вырастить здоровыми и сильными. А то кто пойдёт в армию в 18 лет? Кто будет страну защищать? То-то и оно…
Погуторят соседи, повздыхают и просят отца спеть песни, что с фронта привёз. Вынесет он немецкий аккордеон на улицу, сядет на солдатский табурет, пробежится пальцами по клавишам и запоёт. Да так запоёт, что вся округа соберётся с бабами да детишками. Не стерпит Мария, бросит домашние дела, выйдет за калитку и мужу вторить начинает. Ближе к полуночи уже одна, без музыки, чистым голосом завершит вечёрку песней про Стеньку Разина.
Картошка.
Наша любимая еда в далёком детстве – это картошка, отварная с зелёным лучком или толчёная, с морожеными красными дикими меленькими яблочками, или просто жареная на гидрожире (сейчас такой жир не делают) или запечённая в углях.
Картошки надо было много. Кроме нас она кормила и курочек, и поросёнка, и козочек, да и коровке любимой доставалось по ведру, а то и по два в морозные зимние дни. Поэтому ранней весной в солнечные апрельские дни забывали с братом о школе, перекапывали грядки в огороде да на лесных расчищенных полянах, нелегальных корчёвках. Выходило всего примерно 45 соток.
Потом сажали картошку под лопату. Сашка делал ямки, я кидал в них картофелины. Сажали два сорта: красивую крупную и урожайную «Берлинку» (правильно она называлась «Берлингер», потому что привезена была из Германии) и белую плоскую «Лепёшку», очень разваристую и вкусную в пюрешке.
Через три недели начиналась самая противная работа – прополка. Как мы ненавидели сорную траву, забивающую молодые росточки нашей картошечки. Острой тяпкой рубили вредную зелень, обливаясь потом. Ещё через три-четыре недели повторяли прополку и окучивали подросшие кустики картошки конным плугом. Лошади у нас не было, вместо неё Сашка тянул за собой блестящий стальной плуг, я висел на сошках, заглубляя плуг в землю.
В июле-августе прилетали зелёные японские самолёты и разбрасывали над совхозными полями прожорливую божью коровку, съедающую картофельную ботву под самый корешок. Приходилось и нам опылять посадки дустом, злющим ядом. В конце августа или в начале сентября наступала самая тяжёлая пора – уборка.
Выкапывали картошку вилами. Если подкапывать лопатой, то множество клубней повреждалось или разрезалось на половинки, и они не годились для хранения. Пару дней урожай сушили во дворе на ветерке, а потом опускали в подвал.
Работали споро, чтобы успеть до сентябрьских
