не только в их показаниях, верить которым не обязательно, поскольку они оба могли быть сообщниками. Проблема в том, что сотрудники «Спартака», хорошо знающие актрису, подтвердили, что видели ее в кинозале, видели, как после сеанса, который закончился в девять ноль пять, она выходила на улицу с человеком, по описанию похожим на Парщикова.
(Слушая запись в первый раз, Жаров нажал на этом месте паузу. Мысль, пришедшая ему в голову, была фантастичной, но, тем не менее, объясняющей все. Почему никто не догадался сделать очную ставку Парщикову с сотрудниками кинотеатра? Точно ли с Косаревой был капитан запаса, а не его двойник? А сам Парщиков в это время преспокойно застрелил Лазарева. Или даже еще пуще: двойник в кинотеатре был, но не Парщикова, а Косаревой. В сущности, у этой красавицы вполне типичное лицо, таких красавиц много…)
Зато первоначальное предположение следователя, как он сообщил Жарову, принеся ему кассету, было столь же закономерным, сколь и абсурдным – вот до чего доводит крепкая материалистическая закваска! Если Парщиков ненавидел Лазарева, имел мотив для убийства, но лично убить не мог, то это значит только одно: Парщиков нанял киллера, а сам обеспечил себе алиби. Но как это можно, спрашивается, нанять киллера, вручив ему свой собственный пистолет? Жаров не мог допустить, что капитан запаса Парщиков был идиотом. Впрочем, идиотом не был и следователь Пилипенко, но все же версию о киллере пока в уме держал…
Работая с милицией уже много лет, журналист всегда пытался нащупать какую-то мистическую мысль. Так человек, мечтающий увидеть летающую тарелку, чаще других поглядывает на небо. Каждое новое дело несло в себе некую замысловатую тайну, но раскрывалось самым обычным образом. И вот, сейчас, похоже, они подошли к двери в неведомый мир так близко, как никогда раньше.
Материалистическая версия Пилипенки была разбита в пух и прах – записью следующего допроса, как и версия Жарова о двойниках. У него замирало в груди, когда он слушал запись впервые. Это ощущение не проходило и теперь…
Пилипенко допрашивал соседского мальчика. Его звали Митя Суворов, он был сыном хозяйки и дружил с жильцом, как может дружить четырнадцатилетний мальчишка с настоящим офицером средних лет.
– В тот вечер дядя Илья уехал, – рассказывал он. – Долго одевался, брился, надушился весь. Я понял, что он поехал к своей невесте, а это надолго. Ну, и…
Мальчик замолчал. Пилипенко подбодрил его:
– Расскажи всю правду, ладно? Если расскажешь, то тебе, может, ничего и не будет, потому что ты еще несовершеннолетний, – соврал он для пользы дела.
– Правда, ничего?
– Правда-правда, – скороговоркой ответил Пилипенко.
Жаров знал, что подобные игры даются его другу нелегко.
– Короче, я взял у дяди Ильи пистолет. Из ящика, я знал, где он прячет ключ. Это такой уступ под потолком, там при царе была печка. И все наши жильцы прятали свои ценные вещи именно там. Я просто так взял пистолет, я не хотел ни в кого стрелять. Пошел в город. С оружием, оказывается, идти совсем по-другому, чем без оружия. А тут он. Я подумал – бомж какой-то. Я спросил у него закурить. Мне не хотелось курить, но
