style="font-size:15px;"> По крутой каменной лестнице мы поднялись на самую верхотуру. Унимая дрожь в ногах, оглядели с высоты голубоватые дали с темными деревеньками, аккуратными домами в три-четыре этажа, зеленые перелески, вьющуюся ленту реки. Затем подошли к огромному колоколу и погладили его прохладные округлые бока.
– А что если раскачать этот десятипудовый язык и ударить в набат? – спросил я, теребя в руках толстую веревку, привязанную к нижнему концу языка.
– Во-первых оглохнем, а во-вторых, прогонят с позором и больше не пустят. В обители без благословения ничего делать нельзя. Кстати, если сейчас пойдете в скит, можете успеть на исповедь к старцу. Я туда пока не вхож, – вздохнул он тяжко, – он мне по причине злоупотребления отказал. А вы идите с Богом.
Тайными тропами, через бурелом, горы мусора и кучи сваленных деревьев пробрались мы к высокому каменному забору, за которым виднелся шатер храма. Скит напоминал крохотный монастырёк. Вошли внутрь, объяснили пожилому монаху-вратарнику, что идем к старцу. Он махнул ручкой – туда, в церковь. В полутемном храме после уличного солнца с трудом разобрали где аналой и кто к нему последний. Перед нами стояли четверо монахов и трое мирян. Видимо служба тут читалась неспешно, по монастырскому уставу, поэтому мы застали еще литургию оглашенных, хор умилительно распевал блаженства:
«…Блажени плачущие, яко тии утешатся.
Блажени кротции, яко тии наследят землю.
Блажени алчущие и жаждущие правды, яко тии насытятся. …»
Почему-то именно блаженства меня больше всего успокаивали и обнадеживали. Мне очень хотелось верить или даже знать, что наши земные скорби обязательно получат вознаграждение в будущем веке. Наконец, я приблизился к месту судилища. Теперь между мной и согбенным старцем стоял один только мужчина в костюме. Вдруг я почувствовал, как страх холодными волнами перекатывается по спине и затылку. Когда мужчина отошел, я понял, что не могу и шагу ступить – ноги не слушались. Игорь тогда слегка подтолкнул меня, и я на одеревеневших ногах поковылял к аналою.
– Что, страшно каяться? – участливо спросил старый монах. – Ничего, зато на Страшном суде полегче будет.
Наконец, я собрался с мыслями и стал называть свои грехи. Потом старец спрашивал, а я отвечал, потом я задавал вопросы. И вот исповедь закончена. Епитрахиль легла на мою голову, прозвучала долгожданная разрешительная молитва. Я поднял голову и наткнулся на лучистый взгляд старого монаха.
– Знаешь, Андрей, ты ступил на верный путь. У тебя хороший проводник, – кивнул он в сторону Игоря. – Но тебе, как воину Христову, необходим щит. Молитвенный щит. – И он назначил мне ежедневное молитвенное правило.
– Батюшка, – воскликнул я, – да я же и половину не потяну! У меня работа, куча дел…
– Ничего, – успокоил он меня, – ты только начни. Вот увидишь, Господь так устроит твои дела, что появится время
