style="font-size:15px;"> И вдруг я увидел его. Павлик сидел на лавочке у нашего подъезда. Я подбежал и закричал:
– Где был? Мы тебя искали. Я чуть не умер из-за тебя!
– Извини, – сказал он тихо. – Сначала я обиделся и хотел вас проучить. А потом…
– Что? Что потом-то?
– Я видел отца. Он вернулся.
– Так радоваться должен. Ты чего?
– Я боюсь его, – признался он. В трусости он мог признаться только мне, своему другу. У нас не принято было трусить, бояться. Отец его был преступником. Он почти все время сидел в тюрьме после воровства или воровал перед посадкой в тюрьму.
– Пойдем вместе. Двоих он не тронет.
– Пойдем.
Тихо, как мыши, вошли мы в квартиру, где жил Павлик. В комнате за круглым обеденным столом сидел в голубой майке толстый мужик со стрижкой «под нуль». Он смотрел по телевизору футбол, пил пиво, курил папиросу. Его толстые руки почти сплошь покрывали голубые татуировки.
– Пришел, змееныш, – прошипел он, не отрываясь от телевизора.
– Он не змееныш! – крикнул я. – Павлик хороший человек.
– Это еще что за шмакодявка?
– И никакой не шмакодявка. Я друг Павлика. Человек. Поняли?
Он встал и подошел ко мне. Его большая сальная пятерня легла на мое горло.
– Да я тебя щас придушу…
– Души, гад! – просипел я сдавленным горлом. – Всех не передушишь, фашист поганый. За меня друзья отомстят. А тебе все равно не жить. Перо те в бок, баклан парашный.
Он удивленно смотрел на меня. Я – на него. Откуда только взялись эта моя храбрость, эти слова из блатного жаргона? Павлик стоял рядом белый, словно в параличе. Я знал одно: мне проиграть нельзя. Хоть умри, но докажи свою силу. Наши взгляды – мой и этого ворюги – сцепились, как руки борцов. Впервые в жизни я видел, как взрослый мужчина меняется от страха. Его глаза сужались и расширялись, тупая морда с поросячьими глазками побурела. Хватка его пальцев на моем горле ослабла, он растерянно опустил руку. Чем дольше мы стояли и смотрели друг другу в глаза, тем спокойней становился я, и тем большим страхом наполнялся он. Взрослый мужик боялся меня, хлипкого мальчишку! Я это видел и внутренне ликовал.
– Ладно, – сказал он. – Это… Я пошутил. – Он сунул руку в карман мятых брюк. Вынул оттуда замызганный рубль и протянул почему-то мне.
– На вот. Сходите в кино.
Уже на улице мы обнялись с Павликом и вместе пошли на проспект. Мы победили. И победу нужно было отметить. Впереди маячили неоновыми огнями вывески кинотеатра и кафе-мороженого, бурлила толпа людей, «культурно отдыхающих» после работы.
С того дня такие понятия, как пиво, футбол, папиросы, татуировки, воровство, трусость – сплелись для меня в один мерзкий клубок.
Вторая возможность проявить мою новоявленную храбрость не заставила себя ждать. Недели
