растешь, что я верю, у тебя впереди хорошее будущее. Не знаю, но, может быть, тебе удастся изменить к лучшему свою семью, настоящую или будущую. Это совершенство – к нему необходимо стремиться постоянно, шаг за шагом.
Я повернулся к девушке. Она сидела прямо и, казалось, ловила каждое слово.
– Иногда у меня все болит, – признался я. – Там, в груди, будто все наполнено горячим жидким свинцом. Я жалею себя, что я такой ничтожный. Жалею друзей, родителей, всех людей. И тогда ― вдруг ― ко мне приходит такое необычное спокойствие. Знаешь, будто с билетом в кармане сидишь на перроне и ожидаешь поезда. Он скоро придет, никуда не денется. Просто надо его дождаться. В таком спокойствии мне очень хорошо, потому что здесь (тычок в грудь) тихо и необычайно хорошо. Я могу с этим ходить, сидеть, лежать, но только очень осторожно. Одно резкое чувство, вроде раздражения, страха или сомнения – и все может исчезнуть, пропасть, сгинуть. Это очень хрупкое состояние – спокойная сладость ожидания. Но стоит этому пройти, как снова приходят боль, жажда и ненависть к себе.
Я снова посмотрел на Валю. Она восторженно глядела на меня, поблескивая глазами, затаив дыхание, и …ничего не понимала. Рядом с ней я вдруг остро ощутил свое одиночество. Одинокой была и она, только пока этого не понимала: влюбленность ослепляла. Ей было хорошо со мной, объектом обожания, как мне со Светой, когда она просто была рядом и уделяла мне внимание. Но между нами зияла пропасть. Я искренне жалел нас.
– Ты еще такая маленькая девочка, Принцесса. Такая…
– Пусть! – шептала девушка. – Пусть я маленькая, пусть глупая, хоть какая, но только, пожалуйста, позволь мне быть иногда рядом с тобой. Ты просто не гони меня, ладно?
– Ну что ты, Валюша, с чего мне гнать тебя? – Я ощутил в себе мужскую жалость к влюбленной девушке. – Знаешь, все это время твоего чудесного преображения меня удивляла твоя воля. Тебе ведь было очень трудно и даже больно. Ты, наверное, к концу дня падала от усталости. Но ты упорно шла и шла, поднимаясь по лестнице вверх – ступень за ступенью.
Я помолчал, вздохнул и продолжил:
– А мне все дается подозрительно просто. И поэтому кажется, все, чем я занимался – учеба, спорт, книги – все напрасно. Или почти все. У меня начнутся настоящие трудности, когда я выйду на правильную дорогу, которую пока не могу нащупать. Сейчас я плутаю.
– Ты найдешь, Андрей! Обязательно найдешь, – снова горячо шептала она. Потом замялась и, наконец, решительно произнесла: – Андрюш, как мне отблагодарить тебя? Я на все готова. Все, что хочешь, слышишь!
Кажется, я понял, что значит это «все». На секунду мне показалось, что в мои кровеносные сосуды ворвался горячий африканский зной. Но тут передо мной возникло лицо Светы, ее спокойные умные глаза – и это подействовало, как ледяной душ.
– Знаешь, твой старший брат ко мне подходил с таким же вопросом. Отвечаю: ничем. Благодарить меня ничем не надо. Но, знаешь, Валюш, сделай что-нибудь хорошее другому человеку, потом
