Матвеевна:
– Девушка, вы что, так торопитесь?
– Да н-немножко…
– Как вас зовут?
– Мита.
– Странное какое имя. Вы не русская?
– Немка…
– Вы нас ждать заставили.
– Простите, пожалуйста. Я сейчас там принимаю…
– Так вот слушайте, Мита, я хочу, чтоб вы знали. Мой муж… заслуженный человек, очень ценный работник. Его зовут Павел Николаевич.
– Павел Николаевич, хорошо, я запомню.
– Понимаете, он и вообще привык к уходу, а сейчас у него такая серьёзная болезнь. Нельзя ли около него устроить дежурство постоянной сестры?
Озабоченное неспокойное лицо Миты ещё озаботилось. Она покачала головой:
– У нас, кроме операционных, на шестьдесят человек три дежурных сестры днём. А ночью две.
– Ну вот, видите! Тут умирать будешь, кричать – не подойдут.
– Почему вы так думаете? Ко всем подходят.
Ко «всем»!.. Если она говорила «ко всем», то что ей объяснять?
– К тому ж ваши сёстры меняются?
– Да, по двенадцать часов.
– Ужасно это обезличенное лечение!.. Я бы сама с дочерью сидела посменно! Я бы постоянную сиделку за свой счёт пригласила, – мне говорят – и это нельзя…?
– Я думаю, это невозможно. Так никто ещё не делал. Да там в палате и стула негде поставить.
– Боже мой, воображаю, что это за палата! Ещё надо посмотреть эту палату! Сколько ж там коек?
– Девять. Да это хорошо, что сразу в палату. У нас новенькие лежат на лестницах, в коридорах.
– Девушка, я буду всё-таки просить, вы знаете своих людей, вам легче организовать. Договоритесь с сестрой или с санитаркой, чтобы к Павлу Николаевичу было внимание не казённое… – она уже расщёлкнула большой чёрный ридикюль и вытянула оттуда три пятидесятки.
Недалеко стоявший молчаливый сын отвернулся.
Мита отвела обе руки за спину.
– Нет, нет! Таких поручений…
– Но я же не вам даю! – совала ей в грудь растопыренные бумажки Капитолина Матвеевна. – Но раз нельзя это сделать в законном порядке… Я плачу за работу! А вас прошу только о любезности передать!
– Нет-нет, – холодела сестра. – У нас так не делают.
Со скрипом двери из каморки вышел Павел Николаевич в новенькой зелёно-коричневой пижаме и тёплых комнатных туфлях с меховой оторочкой. На его почти безволосой голове была новенькая малиновая тюбетейка. Теперь, без зимнего воротника и кашне, особенно грозно выглядела его опухоль в кулак на боку шеи. Он и голову уже не держал ровно, а чуть набок.
Сын пошёл собрать в чемодан всё снятое. Спрятав деньги в ридикюль, жена с тревогой смотрела на мужа:
– Не замёрзнешь ли ты?.. Надо было тёплый халат тебе взять. Привезу. Да, здесь же шарфик, – она вынула из его кармана. – Обмотай, чтоб не простудить! – В чернобурках
