лежать! – напала дежурная санитарка. – На дороге! Пока, мол, койку мне не предоставят! Ишь ты, озорник! Вставай, не балуй! Стерильно тут! – подступала санитарка.
– А почему только две скамейки? – удивлялась Гангарт. – Вроде ведь третья была.
– Ту, третью, вон перенесли, – показала санитарка через застеклённую дверь.
Верно, верно, за эту дверь, в коридор к аппаратным, перенесли одну скамейку для тех ожидающих больных, которые днём приходили принимать сеансы амбулаторно.
Вера Корнильевна велела санитарке отпереть тот коридор, а больному сказала:
– Я переложу вас удобнее, поднимитесь.
Он посмотрел на неё – не сразу доверчиво. Потом с мученьями и подёргиваньями боли стал подниматься. Видно, каждое движение и поворот туловища давались ему трудно. Поднимаясь, он не прихватил в руки вещмешка, а теперь ему было больно за ним наклониться.
Вера Корнильевна легко наклонилась, белыми пальцами взяла его промокший нечистый вещмешок и подала ему.
– Спасибо, – криво улыбнулся он. – До чего я дожил…
Влажное продолговатое пятно осталось на полу там, где он лежал.
– Вы были под дождём? – вглядывалась она в него со всё большим участием. – Там, в коридоре, тепло, снимите шинель. А вас не знобит? Температуры нет? – Лоб его весь был прикрыт этой нахлобученной чёрной дрянной шапчёнкой со свисающими меховыми ушами, и она приложила пальцы не ко лбу его, а к щеке.
И прикосновением можно было понять, что температура есть.
– Вы что-нибудь принимаете?
Он смотрел на неё уже как-то иначе, без этого крайнего отчуждения.
– Анальгин.
– Есть у вас?
– У-гм.
– А снотворное принести?
– Если можно.
– Да! – спохватилась она. – Направление-то ваше покажите!
Он не то усмехнулся, не то губы его двигались просто велениями боли.
– А без бумажки – под дождь?
Расстегнул верхние крючки шинели и из кармана открывшейся гимнастёрки вытащил ей направление, действительно выписанное в этот день утром в амбулатории. Она прочла и увидела, что это – её больной, лучевой. С направлением в руке она повернула за снотворным:
– Я сейчас принесу. Идите ложитесь.
– Подождите, подождите! – оживился он. – Бумажечку верните! Знаем мы эти приёмчики!
– Но чего вы можете бояться? – Она обернулась обиженная. – Неужели вы мне не верите?
Он посмотрел в колебании. Буркнул:
– А почему я должен вам верить? Мы с вами из одной миски щей не хлебали…
И пошёл ложиться.
Она рассердилась и сама уже к нему не вернулась, а через санитарку послала снотворное и направление, на котором сверху написала «cito», подчеркнула и поставила восклицательный знак.
Лишь ночью она прошла мимо него. Он спал. Скамья была удобна для этого, не свалишься: изгибистая спинка переходила
