устраивал вокруг себя «гнездо», как это именовала Маня, из книг, старых журналов, музыкальных дисков, обрывков каких-то записей и разномастных листочков с нарисованными рожицами и выписанными цитатами. Когда он был «в тексте», ничего вокруг не видел и не слышал и однажды таким макаром улетел вместо Парижа в Амстердам – в зале ожидания во Франкфурте, где была пересадка, строчил роман и, дописывая на ходу, ушел в другой коридор, и очнулся, только когда его хватились и французский издатель, обеспокоенный отсутствием знаменитого писателя, стал названивать по всем телефонам.
Подруга Митрофанова несколько раз всерьез толковала Мане, что он полоумный и его нужно лечить у специального врача.
Поливанова проводила всех в кабинет, с тоской думая о том, во что они сейчас превратят ее рабочее место, – девчонка щелкала затвором, все снимала, хотелось бы знать, что именно! – и вернулась на кухню.
Анатоль с воинственным видом болтал в пузатом бокале коньяк. Маня хмуро принялась составлять на поднос чашки.
– А я знал, что она приедет! – мстительно сообщил старый друг – лучше новых двух – и, перегнувшись, выглянул в коридор, где никого не было. – Еще вчера объявила, что ей заказали твоего хрена с горы!.. Тоже мне, нашли фотографа!
– Это ты всем объявил, что она фотограф. Она не сама придумала.
– Вот чего он всем дался, а?.. Нет, ты мне скажи! Ну что, он в самом деле хороший писатель, что ли?! Чего такого он написал, почему все кипятком писают?! Нет, по европейским меркам оно, конечно, может, и написал, но там никакой литературы давным-давно нету, и культурный процесс скатился ниже...
– Да.
– Чего – да?
– Он хороший писатель.
– Ой, ну брось, а?.. А то я не понимаю в писателях! Ты так говоришь, потому что он тебя трахает и до сих пор не бросил! А вам, бабам, только и надо, чтобы трахали как следует, тогда в каждом мужике вы видите... царя! Вы ведь лишь прикидываетесь порядочными, а на самом деле вы самки, все до одной! Вы все хотите нравиться и трахаться, и если вас не иметь, вы же не простите! Для вас только тот мужик, который...
– Вас вывести или уйдете сами?
Маня чуть не уронила прабабушкину чашку, которую уже минуту без толку терла полотенцем.
Вид у хорошего писателя, стоявшего в дверях, был абсолютно безмятежный. Кажется, даже веселый.
Маня улыбнулась ему грозной улыбкой. Щеки у нее горели тяжелым румянцем. Ах, как Алекс знал и эту улыбку, и румянец!..
– Свари мне кофе. Я что-то сплю целый день.
– А потому что не надо до четырех утра в книжках рыться!
– Мне больше некогда рыться. Ну так что, Анатолий? Уйдете сами или устроим сцену с выволакиванием?
Анатоль медленно и очень выразительно встал, не менее выразительно выплеснул в себя коньяк, сглотнул и с показательным грохотом поставил стакан на стол.
– Значит, так, – начал он, и Алекс подумал с некоторой
