Регина мне потом сообщит, что, знаешь, Родичев опять загулял, звонил неизвестно откуда посередь ночи, лыка не вязал, допрыгается как-нибудь, отберут у него права или что похуже.
Наутро мы, конечно, опять проспали, и на службу я явилась с опозданием, причем спонтанно угодила в самый эпицентр редсовета. С ходу пришлось ещё и выступать.
Правда, меня выручил профессионализм, по делу я могу прилично говорить из гроба, не то, что спросонья. Пришлось срочно включиться в работу, и я пошла вкалывать, как бульдозер, потерявший управление.
К вечеру мои невероятные приключения стали экзотическим воспоминанием, и тайна Верочкиного заточения перестала терзать воображение.
На то, что Валентин скоро возникнет и разъяснит, я не очень надеялась, хотя знала, что рано или поздно он явится за гонораром, вот тогда я у выведаю тайны и секреты.
Любопытство впало в анабиоз, так бывает, когда читаешь в журналах (а не по долгу службы) захватывающий роман. Остановишься на самом интересном месте, законсервируешь эмоции и ждешь следующего номера.
Ждать мне пришлось целых две недели. На службе дела тем временем подвалили в солидном объеме, так что дни и недели прошли для незаметно.
В моем ведении появился новый автор, вскоре ставший для меня Ленечкой, тридцатилетний небожитель, сохранивший на грешной земле замашки идеального положительного героя, напрочь не существующего не только в реальности, но и в литературе.
Его рукопись меня очаровала, а его стиль общения, изысканный, старинный и рыцарский – добил вконец.
Естественным следствием приятных эмоций стало то, что весь труд нелегкого прохождения рукописи по всевозможным инстанциям я взвалила на свои хрупкие плечи и волокла, как ломовая лошадь, сквозь зубодробительную издательскую машину.
Почему-то графоманы с именем (иногда довольно известным) в подобных трудах не нуждаются, они летят к финишу стремительно, как шары в кегельбане, и ещё огрызаются на дерзкого редактора, которому взбредет в голову внести крупицу логики или, скажем, вкуса в их бредовые писания.
Ленечкину рукопись, конечно, долбили и клевали со всех сторон, мне приходилось принимать удары на себя, чтобы уберечь нежную душу творца для грядущих свершений.
В виде последнего средства я взяла ответственность на себя, и дело пошло веселее. Если случится успех, то лавры достанутся издательству, в случае провала или даже незаметного отсутствия явного успеха, шишки посыплются на меня и будут больно колотить по неумной голове.
Правда, нужно заметить, что провалов у меня ещё не случалось, и вещи, за которые приходилось бросаться на амбразуру, того стоили, есть все-таки интуиция у этого редактора.
Прелестный Ленечка, конечно, ни о чем подобном не догадывался и пребывал в уверенности, что его дела идут естественным путем, а добродетель сама себе награда. Я его не разуверяла, и у нас сложились редкостные братские отношения, не только я, но и он смотрел на меня, как на брата.
