полу... Огромные... И зеленая подсветка. Ощущение, что идем по морскому дну... Следующий зал. Там один-единственный ковер, златотканый... Посредине зала – фонтан. Из него пьет воду львица с янтарными глазами. Я ее сначала за живую приняла, даже испугалась немного... Идем дальше... У меня рябит в глазах: ковры, ковры, ковры... Они шевелятся. Мне так кажется, во всяком случае. Думаю: куда ведет-то! Куда!? Подумала – и нехорошо стало. Воображение разыгралось: вот приведут тебя, говорю сама себе, в последнюю комнату, швырнут на ковер персидский и... Изнасилуют! Убьют! На кусочки расчленят! А вокруг зулусы с обнаженными саблями. Или звери дикие...
Юрка скребанул в бороде.
– Ладно, там на мою невинность так, в конце концов, и не посягнули, кажется, – на секунду споткнувшись и, словно бы вспомнив чего-то, сказала Аглая и подробнейшим образом принялась описывать туалет, каких она сроду не видывала.
Она даже развеселилась немного, рассказывая, как маленький воришка шевельнулся в ее душе при виде изящных статуэток, расставленных на раковине. Но тут же сникла. Тревога, снедающая ее, оказалась сильнее природного дара смотреть на ситуации, даже самые сложные, полушутя.
– Юрочка, когда я вышла, увидела, как какая-то фигура буквально растворилась в стене. Стою, думаю, показалось или нет? И еще думаю, что самой ни за что не выбраться из этого лабиринта подземного... Тут появился мой повелитель, кивнул, чтоб за ним следовала. Идем, а залы совсем другие. Поменьше. В одном из них – гобелены старинные, кресла готические. Приглашает сесть. Я стою как каменное изваяние и делаю вид, что совсем плохо иврит понимаю. Он переходит на немецкий и что-то объясняет мне про искусство Средневековья. Я непроизвольно реагирую: отвечаю тоже на немецком. Откуда он знает, что я владею этим языком – в голову не пришло спросить! Почему-то начинаю излагать концепцию карнавальности инквизиции... Султан мой слушает, понимающе кивает. Я радуюсь, что встретила в кои-веки компетентного собеседника, усаживаюсь в кресло, придвинутое им. Что-то пью, какой-то странный чай. Или, скорее, настой. Откуда он взялся?! Кто мне подал этот стакан – даже не заметила! Вдохновенно разглагольствую и не могу остановиться.
– Ну да, иногда у тебя такой словесный понос открывается... – иронично произнес Юрчик.
– Не говори гадости, мне и так тошно... И не перебивай, если можешь... Теперь не помню, на чем остановилась.
– Но том, что сидишь и треплешься.
Аглая взглянула на друга укоризненно.
– Тут появляется слуга. С подносом. Там фрукты, вино... Глянула на него – и сердце оборвалось. Господи, думаю, что я тут делаю?! Зачем пью?! Может, это отрава! Может они – работорговцы! Откуда это богатство?! Почему меня сюда заманили и ублажают? Что, наверху туалета нет? Продавцы из верхнего магазина малую нужду на золоченых унитазах справляют? Чай в сторону отставила, от вина отказалась. Молчу. Потом резко перехожу на высокий иврит, чтоб знали, что я гражданка Израиля, может быть, даже персона какая-нибудь важная, и государство меня будет искать. Служка исчезает. Юноша извиняется,
