Ларионова отставила пепельницу на диван, поднялась, взяла с журнального столика телефонную книжку и, полистав ее, продиктовала цифры, которые Женя тут же записал в своем блокноте.
– Фамилия и имя парикмахера?
– Зовут Лариса, а вот фамилии не знаю. Светленькая такая. – Ларионова вновь села, на сей раз предварительно потянув подол майки-платья книзу.
– Из магазина вы ушли в восемнадцать двадцать, в парикмахерской были около двадцати часов. На что же вы потратили полтора часа?
Оборот, употребленный милиционером, почему-то развеселил женщину. Она стрельнула в него глазами и хихикнула:
– Полтора часа я потратила на то, чтобы приехать домой, принять душ, переодеться и подкраситься.
– Подтвердить это, конечно, никто не может?
– Конечно, нет! – бухгалтерша закинула ногу на ногу и беспечно заболтала тапочкой. – Вы же, наверное, знаете – одинокая я, незамужняя… бедная я, бедная…
– Соседи?
– Их я никого не видела.
Говорила бухгалтерша обволакивающим голосом, смотрела вызывающе-иронично. В нерабочее время Женя с удовольствием пофлиртовал бы с ней и остался на часок-другой. Кажется, и хозяйка не против…
– А в котором часу вы ушли со свадьбы?
– Я не смотрела на часы, но думаю, в двадцать три тридцать.
– Отправились домой?
– Разумеется.
– И никуда из дому не отлучались?
Ларионова сказала, что нет, и – черт возьми! – Селиванову показалось, будто дамочка подмигнула ему.
– Подтвердить это опять никто не может? – он таращился на хозяйку, пытаясь понять, привиделось ли ему игривое движение ее век или нет, но та, как ни в чем не бывало, моргала своими выпуклыми глазами, и Женя решил, что почудилось.
– Не может, – подтвердила Ларионова.
– А это? – Женя кивнул на столик с грязной посудой. – Ночью вы явно пировали не одна.
Женщина смутилась, но быстро справилась с собой и выдала очаровательную улыбку.
– Женечка, – проворковала она, – неужели вы всерьез думаете, что это я убила охранника и ограбила «Бриллиант»?
Жене не раз за свою недолгую милицейскую карьеру приходилось слышать подобные слова. В них звучали и горечь, и обида, и негодование, и сарказм, но чтобы их произносили таким тоном, каким хотят соблазнить, – никогда. Селиванов потянул за тугой воротничок своей рубашки.
– Я, Людмила Дмитриевна… – произнес он сдавленно.
Однако фразу Селиванов закончить не успел. Его прервал истошный крик, который заставил Женю вскочить, обернуться и принять боевую стойку. Кричал возникший в дверях, ведущих в смежную комнату, крупный мужчина лет тридцати пяти. Из одежды на нем были только трусы. Темные густые волосы всклокочены и торчали надо лбом, как козырек кепки. Квадратное с орлиным профилем лицо выражало ужас. Пьяный ужас, поскольку мужчина нетвердо стоял на ногах.
– Ты сказала, «Бриллиант» ограблен?! – безумно вращая глазами,
