Иванович мне по секрету рассказал.
– Какой еще Гаврила Иваныч? Безуглый, что ли?
– Он самый. Прошедшей зимой князь Димитрий своим указом воинский приказ в Кострому перевел, а приказ Гаврилы Ивановича ликвидировал. Вот он и остался без службы. Похоже, не смог великий князь ему простить, что слишком близок он был с тобой. А я подумала, что негоже такого человека, как Гаврила Иванович, на произвол судьбы бросать. Вот и пристроила его у себя.
– Матушка…
– Я ему говорю: «Отдыхай, Гаврила Иванович, жди, пока сынок мой выздоровеет». А он, такой неугомонный, отвечает: «Не могу без работы сидеть». Вот… – Она указала на карту. – Чертеж, думаешь, кто делал? Он. Учет по всем хозяйственным делам в порядок привел. А эта вот бумага? – Она придвинула к Сашке список. – Его рук дело. Не узнаешь почерк?
«Точно, его рука, – наконец-то сообразил Сашка. – Ай да матушка, ай да Марья Ивановна! Клад, а не женщина!» Сашка снова нагнулся и чмокнул ее.
– Вы, оказывается, и без моих объяснений все знаете. Мне, кровь из носу, Некомата найти надо и вместе со всей его компанией изничтожить.
– А может, ну его, этого Некомата… А, сынок?
– Нет, матушка, не получится. У нас с ним так: либо он меня, либо я его.
– Так ведь опасно же, Тимоша, – взмолилась Марья Ивановна. – С нечистой силой-то связываться! – Она с испугом перекрестилась.
– Не опаснее, чем на войне. Да и заговоренный я. Меня молитва ваша хранит и от булата, и от нечистой силы. – Он вновь поцеловал ее. – Так я побежал к Адашу? – Уже в дверях он спохватился: – Где ж его искать?
– В гостевом доме он…
Тимофей убежал, а Марья Ивановна вслед ему еще долго крестила воздух мелкими быстрыми крестиками.
Взлетев на крыльцо гостевого дома, Сашка вознамерился возвестить о своем приходе солидным стуком в дверь, но она открылась от первого же легкого касания. Пригнувшись, он прошел в сени. Дверь в горницу была распахнута, открывая вошедшему довольно-таки грустную картинку. У окна за пустым обеденным столом сидел Адаш, низко понурив голову, а перед ним стояла на столе его знаменитая походная фляга. Даже случайному человеку, незнакомому с бывшим ордынским мурзой, командовавшим личной царской сотней, и бывшим главным воинским проверщиком в великокняжеском войске, и тому хватило бы одного взгляда, чтобы понять, что пьет этот усатый здоровяк из бывших явно не от радости.
– Смир-рна-а! – что есть мочи рявкнул Сашка, заставив зазвенеть тоненьким, уходящим в ультразвук звоном, все стекла в доме.
Армейский инстинкт повиновения, вбиваемый в каждого солдата буквально с первого дня службы, взметнул старого вояку на ноги, заставив подтянуть живот и выпятить вперед грудь. Пару мгновений он, ошарашенный грозной командой, внезапно пробудившей в нем дремавшие инстинкты, выпучив глаза, таращился на Сашку, после чего, расслабившись, протянул к нему руки, улыбнувшись во всю ширь своей богатырской улыбки.
– Тимофе-е-ей
