садыВ степи пустынной, дикой, и от них
До облаков поднимется душистый аромат.
Но в силах кто сдержать все зло,
Чуму, горячку, что от стрел твоих
Убийственных повсюду, преград не зная,
Разносятся, пощады не давая.
Владычество твое в сердцах людей.
Пускай они перед другими алтарями
Склоняются поникшею главой,
Во прах унижения, смиренно!
Хоть ужас ты внушаешь, грозный Ариман,
Но тайным помыслом к тебе взывают.
Все чада праха преданы тебе.
Не гром ли звук твоих речей?
Не бурей ли облекся ты, как маги
О том оповестили миру?
Душа твоя питается ли гневом,
Иль местью лютою она жива?
Когтями ль ты впиваешься в добычу,
Или дыханием тлетворным ее разишь?
В природе ли самой ты почерпаешь
Великое могущество свое?
Ты можешь ли чистейшие струи
В болото смрадное мгновенно превратить?
Напрасно мы в борьбе бессильной
Тобою посланные беды
Стараемся предвидеть иль отстранить.
Издавна ты царствуешь над нами,
Ты наш кумир и наше сердце – твой алтарь;
Оно тобою бьется, тобой живет.
Все помыслы тебе приносят дань,
Твое могущество известно всем,
Кто ведал ненависть и месть,
Любви и честолюбия отраву.
Когда в юдоли сей плачевной
Нам заблестит отрады луч
И сладостным своим теплом
Все горести и муки отгоняет,
Мы трепетать должны – твой взор
Тлетворный не выносит счастья,
И радость – нам предвестник верный горя.
О, грозный Ариман! Ты правишь
Судьбой людей от колыбели до могилы,
Страданья их – дары твоих щедрот.
Скажи же мне, великий дух,
Могущество твое должно ли
Сопровождать нас и за дверью гроба
И там нас подавлять навеки?
Быть может, строки эти были сложены одним из языческих философов, не озаренным светом истинной веры, видевшим в сказочном божестве Аримане лишь преобладание физического и нравственного зла. Но пропетые человеком, гордившимся своим происхождением от сатаны, они произвели совершенно иное впечатление на рыцаря Спящего Барса, они казались ему похвалой нечистому духу. Слыша страшные слова в той самой пустыне, где сам сатана поклонился Сыну Божию, потребовав сначала от него поклонения, рыцарь раздумывал, должен ли он при расставании с сарацином ограничиться изъявлением своего презрения, или же, по данному обету крестоносца, он должен сразиться с неверным и оставить его труп в пустыне на съедение хищным зверям. Но прежде, чем он успел принять решение, неожиданное происшествие привлекло его внимание.
День клонился к вечеру, но сумерки еще не наступили, так что рыцарь увидел странное существо громадного роста, пристально глядевшее на него. Ловко пробираясь между кустарниками, оно поднималось
