и фруктами, то в искусстве понимал мало. С другой стороны, понимать он хотел, именно поэтому и нанял на работу Марту, переманив ее из другой галереи тройной зарплатой. Марта соответствовала умом, работоспособностью и внешними данными, Абдулло – деньгами. Все были довольны. Марта подняла галерею до такого уровня, что туда не брезговали наведываться и западные искусствоведы. Сама же она говорила, что это ее любимое детище, выпестованное и выхоленное собственноручно. Другими детьми она пока обзавестись не удосужилась, сетуя на отсутствие подходящего кандидата. «Мне, – говорила она Лале, – нужен мужик, который бы сидел дома, смотрел за детьми, вкусно готовил. А уж зарабатывать я буду сама. Не хочу нянек, бабок, детских садов, но и сама дома не высижу». На Лалины предположения, что таких мужиков наверняка пруд пруди, Марта вздыхала: «Они ж, кобели, – ленивые, только покрикивать могут. Вообразит такой себя пупом земли – и всё. Был у меня один персонаж. Маменькин сынок. Вообрази, его мамаша мне звонила и постоянно напоминала, чтобы я Яшеньке колпачок на ночь надевала, дабы лысинку не застудил! А то, что он мимо открытой форточки в ванную шастает нагишом, своими причиндалами потрясывая, ничего. Впрочем, она об этом, наверное, и не догадывалась».
Марта всегда рассказывала свои истории так уморительно, что Лала начинала хохотать и долго не могла остановиться. Вот и сейчас, вспомнив эту историю, Лала рассмеялась и подумала, что хорошее настроение, похоже, ей обеспечено. Утренний дурман потихоньку начинал уплывать, растворяться в солнечном свете наступившего дня.
– Лалик, ну ты даешь! – Марта аккуратно потрогала застывающий на лице ярко-розовый, плотный на ощупь пластилин маски. – Зачем тебе иранец? Они же мусульмане! Куча жен, детей, шариат с его безумными законами, дискриминирующими женщин, и все такое прочее… У этих арабских шейхов, как правило, крыша набекрень. А потом, вдруг он террорист!
– Он не мусульманин, не араб и не террорист. Скорее гедонист, насколько я поняла. И эпикуреец. К тому же нельзя всех стричь под одну гребенку!
– Уже проще. Но тебе что, наших мужиков мало?
– А то ты не понимаешь! Марта, сама подумай: наши, они все какие-то ущербные: или объевшиеся, или слишком голодные, или…
– Короче, слишком много «или».
– В нем есть что-то необычное, волнующий запах Востока, огня… Знаешь, именно в Иране зародился зороастризм[2].
– Тебя привлекает необычный антураж, милая? – Марта затянулась сигаретой и медленно, с наслаждением выпустила дым.
– На фоне незамысловатого перепихона? Безусловно. Но не только. Мне кажется, в нем много настоящего, мужского, подлинного…
– Значит, твой теперешний перепихон проходит под зороастрийские заклинания? Или он прижигает тебя в процессе каленым железом? – Марта ухмыльнулась. – Не обращай внимания. Я за тебя рада. Просто у меня такой юмор.
– Не извиняйся. Знаешь, мне тут Федя позвонил. Предложил начать все сначала,
Зороастризм, также маздеизм («Благая вера почитания Мудрого») – одна из древнейших мировых религий, берущая начало в откровении Зороастра, или пророка Спитамы Заратуштры (у персов – Зартошт, древних греков – Зороастрэс), полученном им от бога Ахура Мазды. В основе учения Заратуштры – свободный нравственный выбор человеком благих мыслей, благих слов и благих деяний. В древности и раннем Средневековье зороастризм был распространен преимущественно на территории Большого Ирана. К настоящему времени зороастризм, в основном, вытеснен исламом, небольшие общины сохранились в Иране и Индии.
