пускай приезжает. С любым человеком, если постараться, можно найти общий язык. Но Лоншан настоял на своем, и вот к чему привело его упрямство.
– Значит, кто-то, прекрасно осведомленный о тайниках господина канцлера, воспользовался общим переполохом и забрал документы сразу же после вашего поспешного… э-э, отбытия, – подытожил сэр Гисборн. – Можно уверенно предположить, что этот человек обладал правом беспрепятственного прохода в крепость, иначе как бы он вообще туда попал? Раз ты был начальником стражи, то должен знать, кого пропускали к канцлеру безо всяких расспросов. Среди них не встречался человек, описанный Годфри?
– Подобное описание подходит к половине жителей Англии и четверти обитателей Франции, – хмыкнул Дугал. – Например, к Мишелю или даже к тебе. Да, время от времени в Тауэре появлялись люди, о которых мэтр Лоншан заранее распоряжался – сразу вести к нему. Однако подобного типа среди них я не припоминаю.
– Ладно, – протянул Гай. – Вернемся к архиву. Какой вид он имел?
– Пять небольших, очень тяжелых сундуков черного дерева в бронзовой оковке, с врезными замками итальянской работы, – не раздумывая, откликнулся Мак-Лауд и уныло закончил: – Но пять – это тех, что я видел, их вполне могло быть больше. Сдается мне, что твоим господам взбрело в голову поручить нам найти корни радуги или изловить парочку-другую призраков. Может, им еще Местер Стурворма раздобыть?
– Это такое животное? – привычно уточнил сэр Гисборн.
– Ага. Морской змей. Здоровенная чешуйчатая тварь шагов тридцати длиной. Когда не топит корабли, приплывает на восходное побережье – греться на солнышке.
– Ничего, и Местера вашего разыщем, если понадобится, – Гай пытался говорить с уверенностью, которой отнюдь не ощущал.
Паром зацепил песчаное дно и мягко ткнулся в низкий берег, придавив своей тяжестью захрустевшие стебли камышей. Обрадованные возвращением на твердую землю, лошади бодро затопали по шатающемуся причалу. Перевозчик, заполучив свою мзду, налег на шест и поплыл обратно, к тускло мерцающим в окнах деревенских домов огонькам, продолжая растянувшийся на годы спор с самим собой.
Мягкая топкая земля сохранила неоспоримое подтверждение слов старика: на ней остались отпечатки множества копыт и глубокие колеи, проложенные тяжелыми фургонами. Примятая колесами трава только начала распрямляться – значит, обоз проехал здесь совсем недавно. Солнце уже наполовину нырнуло за горизонт, но света, чтобы не сбиться с дороги, вполне хватало. К тому же дорога всего одна – широкий мощеный тракт, соединяющий Тур и расположенный в восемнадцати лигах от него Пуату, а также все лежащие поблизости баронские замки и поселки. Его темная полоса, отлично видимая в наступающих сумерках, взбиралась вверх по пологому откосу и исчезала среди невысоких взгорий, поросших тронутым желтизной лесом. Где-то за этими перелесками пряталась деревушка Тиссен и неспешно громыхали по дороге три запряженных тяжеловозами торговых фургона.
