с гипсовой лепкой, роскошные двери из полированного дерева и мозаичными квадратами. А пол – сверкающий и натертый до блеска паркет. Огромные окна, глядящие на каштановую аллею. Камин в зале и мраморные полки над ним, уставленные фарфоровыми статуэтками изящных танцовщиц и вислоухих слонов, скромные светильники и подсвечники на стенах с качающимися от неуловимого сквознячка хрустальными капельками – все это было как-то странно видеть в собственности простого художника из обычного, ничем особо не примечательного провинциального театра.
Хозяин, водя гостя по комнатам, естественно, перехватил его изумленный и восторженный взгляд.
– Наследство, – пояснил он. – Мои родители были учеными с мировыми именами, занимались оптикой. Я вроде как должен был пойти по их стопам, но наука для меня не стала смыслом жизни. Слава богу, они об этом не узнали.
– Скончались? – сочувственно спросил Игорь Алексеевич.
– Исчезли.
– Как это – исчезли? – не понял Скальдин.
Хозяин квартиры задумчиво остановился возле камина и отрешенно взглянул на свое отражение в овальном зеркале, заключенное в массивную оправу из покрытого серебром резного дерева. Отражение, повторяя движение оригинала, провело ладонью по каштановой кучерявой шевелюре.
– Если бы знать наверняка, что именно произошло, – сказал художник. – У них была своя лаборатория, какой-то сверхсекретный проект. Мне было тогда всего четырнадцать и вряд ли бы я понял, над чем они работают, даже если бы они мне рассказали… Однажды я пришел из школы, а в квартире царил полный разгром – люди в штатском перевернули тут все вверх дном. Наверное, искали бумаги или чертежи какие-нибудь. Увидали меня и тут же поспешили уйти, а один остался. Противный такой тип – глаза бегающие, маленькие, сам какой-то скользкий, голосок вкрадчивый… Он начал меня расспрашивать, выяснять, не было ли дома разговоров о проекте, о лаборатории, об исследованиях… Я сказал, что не помню, чтобы родители говорили дома о работе. Тогда он сообщил, что в лаборатории произошел несчастный случай, что-то взорвалось, и все погибли…Мои родители и шесть их лаборантов. Хоронили всех в закрытых гробах, но гробов было только шесть. Останков родителей так и не нашли. Коллеги их что-то шепотом обсуждали, будто бы они ближе всех стояли к воротам в момент взрыва, но я ничего не понял. И сейчас не понимаю. Они всю жизнь занимались разработкой оптических приборов, при чем какие-то «ворота» – не знаю… В итоге – у них даже нет могил, куда я бы мог с дочерью хотя бы приходить. Только мраморная доска и венок из стали на стене их института…
– Странно это, – ответил Скальдин. – И вы не верите, что они погибли?
– Первые десять лет – не верил. Затем десять лет искал доказательства их смерти. Ничего. А с годами появились заботы – жена, семья, работа, и я, можно сказать, просто смирился. Но все равно никогда не говорю – умерли. Исчезли, и весь сказ.
– Понятно, – кивнул Скальдин.
– Пойдемте, я
