я и говорю, везли, значит, везли, и вот однажды видим: блестит что-то далеко в море. Братец тут же загорелся: плывем, говорит, посмотрим, что за диво. Я ему: далеко, дескать, еще с курса собьемся, а он – ни в какую, плывем, и все тут. Ну, поплыли. День плывем, другой плывем, а не приближаемся ничуть. Тут уж и команда зароптала: а вдруг, мол, это западня пиратская для таких вот лопоухих? Только братец уперся, что твой бык. Я, говорит, никого не держу, и кто плыть со мной не хочет, пусть сигает за борт и гребет до берега. А пиратов я видал там-то и там-то!
– Молодец, мужик! – одобрил Хогард. – И что, нашли чего?
– Найти-то нашли, да только… Короче, на третью ночь, как мы за светом этим подались, наплыл туман, аж воды не видать. Боцман наш говорит: вы, мол, как хотите, но если дальше плыть, то или команда взбунтуется, или заплутаем вконец. Делать нечего, поскрипел братец зубами, отругал нас всех на чем свет стоит, но все-таки отдал приказ поворачивать обратно. И только он рот закрыл, – тут же задул ужасный ветер и понес корабль неведомо куда.
– Врешь! – хором воскликнули оба мясника, не забыв, правда, скрестить два пальца левой руки, отгоняя злых духов.
– Клянусь памятью святых блаженных мудрецов Марка, Энгельта и Ульяниса, коих на моей родине почитают наравне с богами!
«Интересно, – подумал я, – и почему это у всех мудрецов, особенно святых и блаженных, всегда такие идиотские имена? Профессиональное, не иначе…»
Тем временем многие посетители трактира также заинтересовались историей, прочие голоса понемногу стихали, народ стал подтягиваться поближе к столику троицы. Человек в хламиде будто этого и ждал. Он отсалютовал слушателям кубком, сделал добрый глоток и продолжил рассказ:
– Носило нас по морю дня три. Парус сорвало вместе с мачтой, пятерых из команды смыло, а остальные уже по нескольку раз перебрали в молитвах всех известных богов. Но вот проклятущий ветер стих, туман тоже сгинул, и мы тотчас намертво засели на мель. Протираем глаза – земля: песчаное побережье, лес. Только уж больно много разбитых кораблей у берега. И не просто разбитых, а прям в решето! Как из катапульт в упор расстреливали. И ничего – ни костей, ни других следов человека, только остатки парусов на ветру хлопают. Б‑рр‑р!
Нас тогда осталось четверо: мы с братцем, старший помощник Заступ и юнга Диксенд пятнадцати лет от роду, мир их праху. И на четверых – фляга тухловатой воды, сухарей промокших на двое суток и ни одной мысли по поводу того, где находимся.
Тогда братец говорит: «Сами мы с этой мели не слезем. А даже если и слезем, то без парусов, один шут, никуда особо не уплывем, поскольку я лично ладошкой грести не обучен. Да и воды надолго не хватит. Значится, нужно искать помощи, ведь живет же здесь кто-нибудь».
Поохали мы, посетовали на судьбу… Только как ни крути – кругом прав братец получается. Самое главное, что кто-то и впрямь живет, – на разбитых кораблях хоть шаром покати,
