без церемоний, – поморщился Иван Маркович. – Симашко, принеси кофе.
Посыльный молча поднялся со стула и выскочил из комнаты, прихватив пустой термос.
– Дела, как сажа бела, но все у нас хорошо, – в голосе Михаила Ивановича звучала неестественная, чуточку истеричная веселость. Как будто мужик был немного навеселе. Хотя запаха нет и глаза серьезные. Явно особист чем-то серьезно расстроен, еле сдерживается, чтоб не долбануть кулаком по столу или головой об стену. Не похоже на сдержанного, уверенного в себе Михаила Гайду.
Бросив на вешалку фуражку и реглан, оперуполномоченный особого отдела понуро, как побитая собака, доковылял до окна и опустился на стул. Овсянников молча отодвинул в сторону бумаги, прикрыл их папкой и потянулся за папиросой. Не стоило первым начинать разговор, пусть Гайда придет в себя, расслабится, а там сам все выложит, что его гложет.
Сизый дымок свивается кольцами, тянется к беленому потолку комнаты. Уютно здесь: чистое помещение, веселенькие обои на стенах, добротная мебель. Даже занавески на окнах свежие, выстиранные, как будто это не штабное помещение полка, а нормальная обжитая квартира в Москве или Ленинграде. Иногда на Ивана Овсянникова накатывало наваждение – сейчас откроется дверь, и на порог ступят Надежда и Петька с Ингой. Нет, все это мечты оторванного от семьи подполковника. Жена с детьми остались в Крыму. Здесь же, вон – сидит у окна насупленный сыч в форме, глазами пол буравит.
Пауза затягивалась, Гайду прорвало только тогда, когда Симашко вернулся с термосом и разлил по кружкам дымящийся черный кофе. Особист буквально вырвал из рук посыльного кружку, сделал большой глоток, поморщился от обжигающего глотку напитка, чертыхнулся и тихим голосом повел свой рассказ.
Еще три дня назад, в тот вечер, когда местные бомбисты устроили налет на аэродром, особист успел лично допросить пленных. Работал Гайда жестко, без церемоний, и французы особо не запирались. Правда, и знали они немного. Это была мелочовка, расходный материал Сопротивления, пешки. Кое-что выяснить удалось, но без местных агентов, вынужденный каждый свой шаг согласовывать с немецкой администрацией, воспользоваться информацией и раскручивать на ее основе ниточки Гайда не мог. Работа особиста на чужой территории имеет свои весьма неприятные особенности.
На следующее утро капитан забросил в кузов полуторки бомбистов, как живых, так и мертвых, прихватил с собой отделение солдат и укатил в город. Первым делом он заглянул в фельджандармерию. Там особист сдал под роспись арестантов и трупы налетчиков, плотно поговорил с коллегами и заручился их поддержкой. Командовавший подразделением военной полиции обер-лейтенант Клаус Мюллер, однофамилец знаменитого шефа гестапо, прекрасно понимал проблемы и заботы своего советского собрата по оружию. У немца тоже голова болела от выходок подпольщиков.
Обрадованный подарком в виде настоящих повстанцев и получив намек: дескать, наши отчеты в ваши службы не попадают, можете записать отражение налета и взятых с поличным
