и есть центр… центр Земли, Вселенной, равновесия – маленькая белая точка в окружении черноты.
Еще мальчик без устали мог любоваться открывающимся с каменной вершины видом, который вполне мог оказаться самым красивым в мире. Плато, служащее фундаментом Мертвого Города, находилось на пути к высокогорному леднику, и возвышалось над рекой больше чем на полсотни метров. Отсюда можно увидеть все: и уходящие вдаль горные хребты, и ползущую внизу дорогу с раскинутой вдоль нее деревней, и здание санатория.
Сакли, высокие сооружения из камня, когда-то давно служившие предкам дозорными башнями, располагались так, что могли служить картинными рамками – разграничивая видимое на совершенно разные, противоположные друг другу миры.
Первый мир, что левее – это родная деревня мальчика, где он прожил всю свою недолгую жизнь. Деревня длиной всего в одну улицу бесцветной гусеницей ползла вдоль дороги, ведущей дальше в ущелье Кобань – место, где располагалось множество туристических баз. Большинство людей в деревне и жили, продавая забывчивым туристам кто баранину, кто водку, а кто вязаные свитера.
Вот так, как на ладони вся жизнь мальчика – серое шоссе, изъеденным ямами асфальтом ведущее дальше в горы; около пятидесяти слившихся с дорожной пылью одноэтажных домиков; да ненавистная школа, переполненная абсурдными правилами и законами…
Там, внизу, все блеклое, как покинутое душой бездыханное тело. Ледяной ветер носит вдоль дороги тягучее время, а сама гонимая безысходностью жизнь уже давно отсюда сбежала.
Единственное, по чему можно догадаться, что перед мальчиком настоящая деревня, а не искусно сделанная фотография – бурлящая среди острых валунов река, рожденная высоко в горах и спешащая вниз к Большому Городу. Такая же серая, как и все здесь, она шумит день и ночь. На протяжении всей жизни, с самого рождения, мальчик слышал этот шум, похожий на звук водопада. Всегда – весной громче, осенью тише – река шумела, создавая иллюзию движения, мираж жизни. Мчащаяся вперед вода как будто пыталась разбудить вечно сонных, закутанных в толстые свитера из овечьей шерсти людей. Сонных стариков, сонных детей, сонных мужчин и женщин. Но все без толку – вот уже столько веков ничего из этого не выходило.
Все кругом спали. Жизнь не отличалась от сна, а сон от жизни. Люди жили, все глубже сливаясь с холодной серостью скал, среди которых каждый здесь родился.
Мальчик старался вообще не смотреть в сторону деревни. Он не хотел видеть свою жизнь, способную уместиться на ладошке ребенка. Он не хотел видеть это все, зная, что в любой момент ладонь можно сжать в кулак, скомкав мир, погрузив его во мрак.
Мальчик не хотел смотреть сдерживая рвущиеся с глаз слезы на свою маленькую серую жизнь…
Больше ему нравился другой мир, расположенный чуть правее. Даже удивительно! Небольшое движение головы, и вид разительно меняется, а тот же самый пейзаж приобретает совершенно иные интонации.
