годов, об отграничении «действительной реальности языка-речи» от языка как системы форм, от текста как отдельного и изолированного речевого произведения и, наконец, от текущего потока речевого произведения как психологических процессов говорения, письма, слушания и чтения» [Там же: 28–29][6].
Думается, именно эти воззрения могут быть положены в основу представлений о содержательном своеобразии понятия «дискурс». Если следовать логике рассуждений М.М. Бахтина (еще не употреблявшего соответствующий термин, но увидевшего суть явления), то в этом случае можно, вслед за современными исследователями, констатировать, что дискурс – это «коммуникативно-прагматическое событие социокультурного характера» [Алефиренко 2002: 104], это своеобразное семантическое единство языковой формы, знаний и коммуникативно-прагматической ситуации, это социальная деятельность людей, в которой ведущая роль принадлежит когнитивным пространствам общающихся [Алефиренко 2002: 101–102], это «устойчивая, социально и культурно определённая традиция человеческого общения» [Силантьев 2006: 9], наконец, «это система коммуникации» [Шейгал 2004: 12].
Приведенные определения, на наш взгляд, являются в целом справедливыми, поскольку в них отмечены онтологические черты исследуемого понятия, но при этом неоперациональными, то есть чрезвычайно широкими по содержанию (особенно последнее из них) и потому трудно применимыми в условиях описания конкретного типа дискурса.
В.В. Красных, основываясь на воззрениях ван Дейка, А.Е. Кибрика, Ю.Н. Караулова, выработала следующее определение дискурса, в котором подчёркнута двойственная природа данного феномена и детерминированность речемыслительной и текстопорождающей деятельности разного рода внелингвистическими факторами: «дискурс есть вербализованная речемыслительная деятельность, понимаемая как совокупность процесса и результата и обладающая как собственно лингвистическим, так и экстралингвистическим планами» [Красных 2003: 113].
Для нас едва ли не более важным, чем само определение В.В. Красных, оказывается ее комментарий к данной дефиниции: «Дискурс имеет два плана – собственно лингвистический и лингвокогнитивный. Первый связан с языком, манифестирует себя в используемых языковых средствах и проявляется в совокупности порождённых текстов (дискурс как результат). Второй связан с языковым сознанием, обусловливает выбор языковых средств, влияет на порождение (и восприятие) текстов, проявляясь в контексте и пресуппозиции (дискурс как процесс)» [Красных 2003: 114].
Итак, учитывая эти и другие[7] существующие дефиниции термина «дискурс» и разделяя представление о том, что «без опоры» на это понятие «невозможно адекватное разрешение традиционной лингвистической проблематики» [Манаенко 2009: 34], выработаем релевантное нашим представлениям определение дискурса и примем его в качестве рабочего.
Итак, в данном исследовании под дискурсом предлагается понимать процесс тематически обусловленного общения, детерминированного социально-историческими
См. подробнее о воззрениях М.М. Бахтина в его статье «Марксизм и философия языка» 1929 года, вышедшей под псевдонимом «В.Н. Волошинов» [Волошинов (Бахтин) 1993].
Считаем необходимым привести еще одну дефиницию термина «дискурс», принадлежащую Г.Н. Манаенко, взгляды которого на обсуждаемое понятие, как уже стало ясно из наших предыдущих рассуждений, мы во многом разделяем: «Дискурс – это общепринятый тип речевого поведения субъекта в какой-либо сфере человеческой деятельности, детерминированный социально-историческими условиями, а также утвердившимися стереотипами организации и интерпретации текстов как компонентов, составляющих и отображающих его (дискурса) специфику» [Манаенко 2008: 58].
