При этом в этой болезни преимущественно обвиняли не революцию как таковую, а революцию в марксистском исполнении. Последовательными в этом плане являются и социологи современного Запада[9]. Так, американский политолог Роберт Вальдер указывает, что «язык насилия и террора – это язык марксизма, он создан и привнесен им в политическую практику общества». Другой американец, историк Джеймс Бейлс, пишет: «Идеология и политика революционного экстремизма порождена марксизмом и питается из его идейного источника, гласящего, что сила, а не естественные законы исторической эволюции цивилизации, является решающим и первенствующим фактором». Это же утверждает профессор философии Колумбийского университета А. Фидлер; он пишет: «С возникновением марксизма начался процесс облагораживания насилия как позитивного социального фактора – а именно «повивальной бабки истории». Насилие стало уже не тем, чего следует избегать, не пороком, подлежащим безусловному осуждению, а кульминационным пунктом преобразовательной деятельности людей, позитивной целью классовой борьбы». Таких высказываний можно привести немало, так как подобная точка зрения стала идеологическим штампом, широко распространена на Западе.
В целом соглашаясь с аморальностью революции, с учётом сегодняшнего исторического опыта, необходимо иметь в виду два обстоятельства. Во-первых, это то, что такие оценки даны в совершенно иных условиях, чем те, что были или в период создания образа революции, или же во времена реализации этих идей. Образ революции органически содержал в себе и идею насильственности, которая сопрягалась с идеей воздаяния по делам, с идеей справедливости и равенства. Революции случались только на основе принятия её населением, в том числе принятия и насилия как средства достижения справедливости и свободы.
Так, в России, в начале XX века идеи необходимости революции были доминирующими в общественном сознании. Представители самых разных слоев российского общества демонстрировали положительное отношение к революции. Н. Бердяев писал о том, что для русской интеллигенции идея революции была и религией, и философией[10]. Тема революции была центральной для той эпохи. С. Л. Франк отмечал, что большинство людей из состава «интеллигенции» имело один «смысл жизни» и одну веру – веру в революцию. Они верили, что народ гибнет под гнетом устаревшей и злой власти. Существовавшая власть казалась единственным источником зла и подлежала уничтожению. Такой революционностью были пропитаны наука, религия, искусство, частная жизнь[11]. Попытки оценивать революцию и саму идею революции с точки зрения сегодняшнего дня, без учета тех конкретно-исторических условий, в которых происходили эти события или же рождались идея и образ революции, по существу бессмысленны. Даже при всем неприятии и революции, и марксизма необходимо учитывать, что и то, и другое возникло не из-за ловкачества и трюкачества кого бы то ни было, а сложились естественно исторически. Во-вторых,
