женщины «вынесли огромные трудности и самоотверженно трудятся над разрешением трудных задач». Правда не была им матерью. Таким языком изъясняется ложь.
Ахматова ответила гонителям своих стихов и своего сына:
…На позорном помосте беды,
Как под тронным стою балдахином… —
двумя величественными строками превратив «будуар» и «моленную», куда попытался загнать «взбесившуюся барыньку» Жданов, – в тронную залу поэта[26].
И – в другом стихотворении, тоже посвященном трагической доле – своей ли, поэзии ли?
…Вокруг пререканья и давка.
И приторный запах чернил.
Такое выдумывал Кафка
И Чарли изобразил.
И в тех пререканиях важных,
Как в цепких объятиях сна,
Все три поколенья присяжных
Решили: виновна она.
Сменяются лица конвоя.
В инфаркте шестой прокурор…
А где-то темнеет от зноя
Огромный июльский простор[27].
И полное прелести лето
Гуляет на том берегу…
Я это блаженное «где-то»
Представить себе не могу.
И т. д.
Лирические стихи вообще пересказу не поддаются, но если спросить любого читателя: что здесь? что такое он прочел? – читатель ответит: это была гневная жалоба. Это был негодующий стон.
Надежда Яковлевна переводит чужую боль на свой язык:
Ахматова «хвасталась тем, что довела до инфаркта всех прокуроров»(564) [510].
Стон превращен в хвастовство. Царственное слово – в кухонное… Чем не превращение под пером Надежды Яковлевны стихов, выражающих коленопреклоненный восторг перед подвигом ленинградцев – в упрек «храбрым мальчикам» шестидесятых годов? Чем не смычок музыканта, превратившийся под пером одного французского переводчика в сторожевого пса?
(Был такой случай: строки:
Но смычок не спросит, как вошел ты
В мой полночный дом[28], —
оказались переведены на французский так:
Но пес не спросит).
Французскому переводчику простительнее: он не знает, не понимает, не любит. Но мы-то права не имеем допускать, чтобы с умыслом или по неряшеству калечили великие стихи, допускать превращения, переводы с одного строя души на другой… Гневную жалобу в хвастовство; укоризну себе опять-таки в хвастовство.
Слишком уж несовместимые души насильственно пытается Н. Мандельштам втиснуть в изобретенную ею совместность: она и Ахматова – «мы»…
Вглядимся в автопортрет, создаваемый «Второй книгой». Дело важное: Надежда Мандельштам – один из двойников Анны Ахматовой.
Глава вторая
Сплетней изувечены…
Помню, как в Ташкенте, в 1942 году, Анна Андреевна, живя в общежитии писателей на ул. Карла Маркса, 7, в шутку
Когда были написаны эти стихи, я точно не знаю. Не напечатаны они до сих пор, а мне были подарены 1 апреля 64 года. –
Речь идет о цикле «Черепки», теперь он входит во все издания Анны Ахматовой. Первую публикацию «Черепков» см.:
За точность этой строки не ручаюсь.
БВ, с. 406 [ «Не на листопадовом асфальте…»].
