I’ll be saving all my love for you
and I will be home soon
будь со мной, Аська, не бросай меня
повторял он и плакал
сигарета жгла пальцы, он не обращал внимания
потому что боль на ветру выгорает, как спичка
поднесенная к твоей сигарете
в самом начале песенки об этой невыносимой
негасимой любви.
Надели куртки и ушли, бродили по улицам, стараясь отделаться от ощущения, что произошло непоправимое. Как будто нас и вправду расстреляли. Может быть, мы поняли, что жизнь… это самое… коротка?
(Подумаешь, открытие. И раньше знали. Но что тогда?) Перегрузка, сказал Баев. Мы непрерывно чувствовали, а ведь в обычном состоянии люди этого не делают. Переживали происходящее с интенсивностью, превышающей возможности человеческого организма. Плакали, смеялись. Попробуй, выдержи без подготовки, а у нас ее нет. Предыдущее за таковую не считается, мы ведь начали с нуля, с абсолютного, правда?
Вот и получается – пробки перегорели. Стэк оверфлоу. Ничего, заменим. Выспимся хотя бы одну ночь – и заменим. Как минимум на завтра объявляется разгрузочный день, согласна? Жмем на паузу и удерживаем, сколько хватит сил. День, два, три.
Короче, позвонишь, как прочухаешься.
Полиграфическим способом
Из солидарности Баев иногда ходил на мои занятия. Он беспрепятственно проникал через все кордоны, у него было такое свойство – просачиваться. Преподы считали его своим и не сверялись со списком. Иногда задавали вопросы, он отвечал через раз, пальцем в небо. Обычный первокурсник, каких много.
С особенным прилежанием он посещал анатомичку. Отпуская свои обычные шуточки, выуживал из эмалированных корыт самые свежие, самые рельефные препараты головного мозга и складывал их в мой личный тазик номер семнадцать, и мы вместе, затаив дыхание, спасаясь от бьющего в нос формалина, разглядывали извилины, бороздки и соединительные пучки. На физиологии он вылавливал из террариума упитанных лягушек, которых надо было обездвижить – миленький эвфемизм – при помощи длинной железной спицы, вогнав ее лягушке в позвоночник, а потом отрезать задние лапки и повторить опыт Гальвани на отдельно взятой мышце.
Гляди, какая красота, говорил он, растягивая препарат на станочке, получалось довольно ловко. Давай, записывай. Тут у тебя в методичке сказано – зарегистрировать вызванный потенциал. Если сказано, должно быть сделано. Регистрируй и пойдем отсюда. Пахнет в вашем террариуме отнюдь не розами.
Когда Баев появлялся в лягушатнике, дисциплина сразу падала. Стоило преподу выйти покурить, как у нас начинались игры в зеленые снежки. Танька была азартным игроком, а я не очень. Я подбирала лягушек и водворяла обратно в террариум. Как ни странно, они хорошо переносили снежки, кроме тех, которые забивались под шкаф – эти просто засыхали там от страха. Отсюда мораль, говорил Баев, – не трусь. Намекал на что-то, наверное.
Я собиралась идти к Гарику объясняться. Сразу же, второго февраля. Потом передумала – эти дни были не для выяснения отношений, и они были мои.
Пойти с тобой? – спрашивал Баев. Еще чего, обойдемся без мелодрам, отвечала я сердито. Не мое это дело, говорил он, но я не могу смотреть,
