тоже похитили?
– Нет, завербовали, – девчонка дернула плечами. – Я была одна, подыхала от голода и украла немного еды. Мне повезло: меня поймал часовой, а не тот, кого я обокрала, поэтому мне предоставили выбор.
– И ты пошла угонять людей, лишь бы не наказали? – спросила Гвен.
Девчонка покачала головой:
– Все было немного не так. Мне сказали, что я должна отработать свой долг.
– А когда ты его отработаешь, что тогда? Куда подашься? – с неожиданным интересом спросила Гвен. Девчонка вдруг начала нравиться ей: оказывается, она в этой каше тоже не по своей воле…
– Я уже отработала, – улыбнулась та.
– И осталась? – ледяным тоном уточнила Гвен. – Что, нравится?
Девчонка только усмехнулась:
– Знаешь… Не я, так кто-то другой. Возможно, кто-то более злой.
И вдруг Гвен вспомнила, как тянул ее от грузовика своей перепачканной в дизеле лапищей охранник, как мерзко маслились его глаза. Возможно, кто-то гораздо более злой. Она кивнула и отвела взгляд от темноволосой девчонки. Какого черта. Каждый выживает, как может. Вот бы и ей знать, как протянуть еще недельку-другую, как спасти мать и прокормить Майкла.
– Ты нам поможешь сбежать? – тихо спросила Гвен.
Девчонка только ухмыльнулась.
– И куда же вы пойдете?
– Домой.
– А дорогу ты знаешь? Приходилось топать десятки миль по замерзшему снегу на глазах у всяких адских тварей, которые так и ждут, когда ты оступишься?
Гвен опустила голову и вздохнула:
– Нет. Но я не хочу, чтобы мой брат вырос таким, как эти люди.
Ее голос дрожал от слез. Темноволосая посмотрела на Майкла.
Во сне он казался еще бледнее. Рот его был слегка приоткрыт, и от дыхания в воздухе клубился пар.
– Будет чертовски здорово, если он вообще вырастет, – вздохнула она.
Гвен вспыхнула, сжала кулаки, но потом взяла себя в руки.
– Помоги нам сбежать, – упрямо повторила она.
– Не могу. Я не могу, – твердо ответила девчонка.
– А если бы могла? Помогла бы?
Темноволосая молчала. На ее лице, почти детском, было не различить ни одной эмоции.
Гвен была уже достаточно взрослой, чтобы понять: с матерью что-то происходит.
Джулия часто прикладывалась к бутылке, а к отцу уже года два как потеряла всякий интерес. Когда тому приходилось отлучаться по делам, мать торопилась уложить детей и пропадала где-то ночами. Соседи шептались, что Джулия ходит налево, и довольно скоро доброхоты разъяснили не верящей и негодующей Гвен, что это означает.
От отца это знание было скрывать непросто и болезненно, хотя иной раз Гвен и казалось, что тот и сам все знает – просто не хочет мутить воду, потому что слишком цепляется за свою семью; а любит на самом деле не мать, а их с Майклом.
А потом Гвен решила, что отношения матери с отцом – это их личное дело, а сама Гвен должна любить их по отдельности
