ает беседу господина.
Праздное любопытство. Не о нем говорим.
Знаем любопытство иного рода – благородное любопытство ищущих красоты и мудрости.
Ему хвала. Ему преклонение.
Говорим о том, чье искусство, по вещему слову гениального поэта Индии Рабиндраната Тагора, «ревниво оберегает свою независимость, потому что оно велико».
Говорим о том, чей мир есть мир истины и красоты, а пути – пути благословения.
Говорим о том, чье имя «на устах всего мира».
Говорим о Рерихе.
Из далекого Севера, где озера, как сталь, а почва пропитана железом. Из земель, где вековые курганы еще таят нож и топор первобытного человека, а жизнь хранит память о татарском огне. Из цветущих долин Тибета и Индостана. Из Чикаго и Лондона слышим слова. Слова художнику, обращенные к нему со всех концов мира: «Благодаря вам мы нашли такие прекрасные горы, где залежи руд неисчерпаемы. По вашей ярости подковы коней наших подбиты чистым серебром, недосягаемым в преследовании. Благодаря вам шатры наши светятся синим огнем».
Я пишу эти строки. Я смотрю на золотисто-ржавое «Заклятье огня» Рериха. На языки яростного и всепожирающего пламени. И мне отрадно знать, что пламя его теперь иного цвета.
Около Фалюта на путях к Канченджунге растет черный аконит. Ночью, когда спит все живущее, его цветок светится, как неугасимое пламя. Тем, кто знает легенду русского «жар-цвета», этот «бодрствующий» в ночи цветок напоминает, что для «исполнения всех желаний нужно бдение».
Я видел пламя аконита на полотнах Рериха.
Только люди, чувствующие грандиозность новых задач, новых обобщений и практических выводов.
Только зоркие, привыкшие всматриваться вглубь и вдаль.
Только люди искусства и знания видят очертания заманчивых скал и полосу светлеющего на горизонте неба, видят то, чего еще не видят все, – видят Будущее.
Один русский геолог, ум светлый и открытый, рисуя себе гармоническую картину грядущего мира, представляет будущее в виде «прекрасного города из яшмы, окруженного стенами из цветного камня и горящего огнями подобно лучшим драгоценным камням. Все необычно в этом городе. Красота и радость в нем мерило человеческого богатства. И старый мир, взвешиваясь на новых весах, не по весу золота, не по длине серебряных свитков и шелка, а по глубине радости и счастья, по гармонии и мощи небывалой земной красоты, приобретает новые, до того скрытые черты».
Картина нам непонятная; но разве нам понятно будущее в каких-либо иных его формах?
Я не знаю, каким мыслит себе Рерих будущий обновленный мир. Но я знаю картины Рериха. Знаю пламенную проповедь его о гармонии и красоте, об искусстве как «музыке духовного призыва, звучащей вне состояния бирж и вне заседания Лиги Наций», и я утверждаю, что его представление о грядущей счастливой поре окрыленного человечества во всем совпадает с «мечтой» моего ученого коллеги, прозревающего будущее мира в подлинно «рериховских» живописных тонах.
Слепы те, кто видит в Рерихе только живопись. Мудры, видящие в нем одного из величайших духовных вождей нашей эры.
Многоязычна проповедь о Прекрасном. Многообразны пути, ведущие к Истине и Красоте.
Но едина цель. Ибо все «борцы против пошлости – в одном стане».
Рерих пишет: «Одинокие люди, разделенные горами и океанами, начинают мыслить о соединении элементов, о творческой гармонии».
Как в искусстве, так и в науке. «Не об исторических местах говорю. Не о памятниках древности. Музей – музеем. А жизнь – жизнью. Теперь не нужно мыслить о былом. Теперь – настоящее, которое для великого будущего. И еще скажу вам: «Помните, сейчас пришло время гармонизации центров, это условие будет краеугольным в борьбе против «механической цивилизации», которую ошибочно иногда называли культурою».
Так говорит Рерих в своих «Путях Благословения».
Сотни примеров подтверждают сказанное. Назовем два, из числа самых крупных.
Кто читает «Дейли экспресс» или органы советской прессы, тот знает о юноше Миронове, замечательном художнике-самородке, Миронове, которого крупный английский портретист сэр В. Орпен называет «необычайным талантом». Сын шахтера, проведший детство в Уральских горах, в кругу суровых золотоискателей, Миронов, в наше время прославления индустриализма и рабства перед промышленной инженерией, зовет всем своим искусством к истокам совершенной гармонии и красоты, к «художественной человечности».
А вот другое. В старом Гейдельберге ученый В. Гольдшмидт и его ученики, стремясь воссоздать прошлую историю кристалла, пытаются в характере его постройки
