и хозяйственники, приземлился в аэропорту Душанбе. Дул пронизывающий ветер, гнал по посадочной полосе снежную поземку.
Во время перелета Мельниковой несколько раз становилось плохо. Стюардесса, тоненькая таджичка с черными, как смоль, волосами, бегала по салону то с лекарством, то с пакетами. Вдруг пассажирку стошнит?
– Ты потерпи, деточка, – причитала Глафира, наваливаясь на Ларису своей мощной грудью. – Потерпи, миленькая, уже скоро…
Лариса не имела сил сказать, что ей и так дышать нечем, сидела бледная, безжизненная; в глазах двоились и троились красные круги. Если бы она знала, что придется так худо, сидела бы в Москве и не рыпалась.
Стюардесса принесла успокоительную таблетку, и Ларисе стало чуть легче, сознание заволокла вялая дремота. Сквозь сонную пелену она вспоминала недовольство мужа ее отъездом.
«Сколько ты там пробудешь? – ворчал он. – В такую даль на неделю не ездят. Наверняка придется торчать в горах до весны».
«Почему же?»
«Потому! – пуще раздражался супруг. – Простые работяги никому не нужны. Никто не собирается о тебе заботиться. Запрут на край света, и сиди, сколько понадобится!»
«Значит, буду сидеть. Что же делать-то? Я туда не от хорошей жизни устроилась».
Мельников взвился.
«Ты меня упрекаешь, да? Тычешь в глаза, что не могу семью обеспечить? Говори прямо, не стесняйся. Нечего меня жалеть! Какие вы все сердобольные, аж противно!»
«Чего ты разошелся?»
«Потому что ты дура, Лорка. Кто тебя заставлял соглашаться тащиться в горы? Сказала бы, не поеду, и точка. Небось не в рабство продалась!»
«Я, между прочим, с тобой советовалась, – обиделась Лариса. – И ты не был против. А теперь, когда завтра лететь, разорался…»
Мельников сник. Он понимал, что жена поступает правильно, но не мог с этим смириться.
«Я же за тебя боюсь, – оправдывался он. – Как бы не случилось чего. Сначала я с лестницы свалился, теперь ты черт знает куда намылилась. Не к добру это, чует мое сердце».
«Ладно, не нагнетай. Что со мной может случиться? Через месяц приеду, денег привезу».
Деньги! Все несчастья из-за них. Мельников начинал ненавидеть деньги лютой ненавистью. Гнев его против проклятых бумажек, без которых шагу не ступишь, закипел со страшной силой.
«А вдруг землетрясение? Или… как его… обвал какой-нибудь? Если лавина с гор сойдет? Ты представляешь себе…»
«Прекрати, Володя! – рассердилась она. – Не надоело выдумывать? Подумаешь, раз в жизни с лестницы упал? Это же не значит, что теперь все везде должно на нас обваливаться? Люди столетиями живут в горах, и ничего. Перестань пугать ме – ня и себя. Помоги лучше собраться!»
Мельников покорно принес ей из шкафа теплые вещи: шерстяные носки, шапку и шарф…
– Лариса… Лариса! – пробивался сквозь дрему голос администраторши. – О, Матерь Божья! Она не просыпается!
Но Лариса уже проснулась и пыталась
