из тоннеля толкает нас, а следом уже летит, грохочет, скрежещет поезд. Все, началось…
С шипением разъезжаются двери, и толпа вываливается из душных вагонов на платформу. Я вижу, как Тёха делает шаг, другой, вынимает правую руку, готовясь подхватить сумку. И тут толпа выталкивает прямо на нас двух метрошных косарей – один с дубинкой, второй с плоской желто-черной коробкой металлодетектора на поясе.
Ловлю Тёхин взгляд – в нем злость и отчаяние. Он стоит в полуметре от мужика, но сделать ничего не может. Косари видят его и, самое главное, видят мужика. Они обрывают разговор, приосаниваются – почуяли, гады, добычу.
– Ой, Сашенька!.. – неожиданно вскрикивает Шуня, едва не переходя на визг.
Я дергаюсь, а она повисает на мне и вдруг начинает остервенело целовать меня теплыми мягкими губами – в губы, в шею, в щеки… Стою, как дурак, пытаюсь оттолкнуть ее, оторвать от себя. Косари оглядываются, смотрят на нас с интересом.
– Молодежь совсем с ума сошла! – ворчит какая-то бабка, проходя мимо. – Им еще сиську мамкину сосать надо, а они уже целуются взасос, да при всех!
Продолжая бормотать что-то себе под нос, бабка удаляется. Я больше не отталкиваю Шуню, я через ее плечо смотрю вслед бабке. Рядом с ней все той же беспечной походочкой идет Тёха.
И на плече его висит темно-зеленая сумка с надписью «Найк»…
За моей спиной косари кантуют пьяного. Он мычит и пытается драться. Шуня тихонько хихикает. Ее поцелуи горят у меня на лице. Я чувствую себя полным лохом. Все сделано без меня. Вот сейчас Тёха уже передал сумку Сапогу, и тот ринулся к Губастому, который поднимет нашу добычу наверх. Все сработали как надо. Один я оказался тормозом, не сообразившим в самый важный момент, что косарей надо отвлечь.
Нет, никогда я, наверное, не привыкну к этой московской теме – все надо делать быстро, жестко и желательно весело. Бройлер называл это «импровизационным стилем жизни». Я так никогда не умел и до сих пор не научился.
Глава третья
Пацаны, не надо…
Помню, вожделенная Москва встретила нас с Губастым ошеломляющим шумом. Зачуханные, вонючие, мы вывалились из рязанской электрички на перрон Казанского вокзала, бестолково озираясь.
Оставшихся денег хватило на бутылку газировки и две сосиски в тесте, называемые в столице почему-то «хот-догами». Усевшись на каменный парапет у входа в подземный переход, мы жрали эти «хот-доги», запивали их колючей шипучкой, и тут к нам подошли два мента.
– Ну-ка, пошли отсюдова, – лениво сказал один из них, маленький и усатый.
– Еще раз увидим – заберем, – добавил второй, повыше, с бородавкой на щеке.
И мы пошли. Шли долго, почти весь день. Широченные улицы, сплошной поток машин, высокие дома, яркие щиты с рекламой – и люди, люди, люди…
Губастый пытался поначалу объяснять мне, что тут и как, но вскоре его книжно-газетных знаний
