непременно появится».
«Нет во мне коммерческой жилки, – сокрушался реставратор. – Не умею я себя рекламировать… А без этого нынче беда!»
«Как же ты собрался палатку открывать? Прогоришь ведь…»
«Прогорю, – понуро кивал незадачливый отец семейства. – Видно, судьба моя такая: влачить дни свои в нужде и бедности. Детишек только жалко…»
«Зачем же ты наплодил их, Акимыч?»
«На то не моя воля, – Божья! Сколько Бог дал нам с женой приплоду, столько мы и растим. Супруга моя – верующая, на грех не способная. И я с ней в том солидарен. Дети – наш крест. Господь терпел и нам велел…»
Такие весомые аргументы ставили Зубова в тупик. Он терялся и смущенно отводил глаза.
«Хочешь, я тебе работенку подкину?» – однажды предложил он реставратору.
«Какую? – нахмурился тот. – Грузчиком, ящики таскать? Не пойду. Мне руки беречь надо».
«Помилуй, брат, зачем же сразу грузчиком? У меня магазинов нет, и палаток я не держу. Мне тут картину подкинули старинную… в порядок ее привести требуется. Сможешь?»
«Попробую…»
«Ну так зайди ко мне в свободное время. Поглядишь, консультацию дашь… не обманул ли продавец. Правда ли, что полотно художник восемнадцатого века написал?»
«Ого! – загорелся Акимыч. – Восемнадцатый век? И сколько же с тебя взяли?»
Зубов, поколебавшись, назвал сумму. Не хотелось глупо выглядеть перед соседом, но выяснить истинную стоимость картины было интересно.
Реставратор его обнадежил.
«Если полотно не подделка, то почти даром тебе досталось, – заявил он. – Сегодня вечером приду. Ты когда дома будешь?»
«После девяти…»
На том и постановили.
К вечеру Зубов закрутился с делами, засиделся за биржевыми отчетами, и опомнился, когда совсем стемнело.
Сосед не забыл о своем обещании и поджидал его на лестничной площадке.
«Слушай, Акимыч, у меня из головы вылетело, что мы с тобой договорились встретиться, – извинился Зубов. – Может, наутро экспертизу отложим? Устал я. Мозги плавятся за целый день…»
«Утром я на работу иду. Это ты – вольная птица. А я, брат, служивый человек!»
«Давно ты тут стоишь?»
«Минут двадцать… Я тебе в дверь звонил, звонил, решил, что ты уснул. Хотел домой возвращаться…»
Зубову стало неловко за свою забывчивость.
«Ладно, заходи, Акимыч, – сказал он, пропуская соседа в квартиру. – Чаю хочешь?»
«Нет… меня жена ужином накормила. Давай сразу к делу. Где картина?»
Зубов провел его в гостиную и показал закрытое куском материи полотно.
«Вот…»
Странное волнение охватило его, когда Акимыч подошел к портрету и снял с него покров, – будто сию минуту на его глазах свершалось некое таинство.
Реставратор
