Гейне.
«Ich weis nicht, was soll es bedeuten...»
Он сам удивился, что в памяти сохранилась немецкая строчка, и начал припоминать перевод.
...Над страшною высотою
Над Рейном навис утес,
Сражает пловцов красотою
Там дева в золоте кос.
Расчесывает гребнем
И дивную песню поет,
И, завороженный пеньем,
На камни певец плывет...[1]
Он чувствовал себя этим пловцом, забывшим обо всем на свете, не замечающим торчащих из воды острых камней, коварных отмелей и бурунов, пловцом, для которого весь мир сошелся в одну точку, в одно крошечное оконце, через которое он может любоваться волосами цвета майского меда...
Он готов был стоять здесь вечно, не сводя с нее глаз, любуясь тем, как она расчесывает волосы, но остальные участники ежевечернего ритуала не разделяли его желания.
Сперва пудель начал скулить и дергать поводок.
С пуделем он разобрался просто – пнул его ногой, вложив в этот удар все раздражение, всю свою неутолимую тоску.
Пес обиженно взвизгнул, отскочил к стене и затих, но поэзия мгновения была уже безнадежно испорчена.
Но хуже было другое – она закончила расчесывать волосы и ушла от окна.
Он вздохнул.
То главное, что придавало смысл его жизни, то, чем он жил с утра до вечера, закончилось – и нужно было возвращаться к тусклым будням, к унылым повседневным делам. Что там велела купить жена? Кажется, молоко?
Чего только он не отдал бы за то, чтобы обладать ею, этой женщиной с волосами медового цвета! Чего только не отдал бы! Он пошел бы ради нее на любое преступление...
Он нехотя отошел от окна, дернул за поводок.
Пудель обиженно тявкнул и поплелся следом, бросив на хозяина неприязненный взгляд. В этом взгляде читалось: если бы я только мог говорить, все рассказал бы хозяйке!
– Если бы! – передразнил его мужчина и для профилактики стегнул поводком.
Пудель взвизгнул – не столько от боли, сколько от несправедливости – и послушно засеменил за хозяином.
Они выбрались с чердака на лестницу.
Мужчина повесил на место замок и пошел прочь, мечтая о завтрашнем дне.
– Ты купил молока? – раздался из кухни голос жены, едва он вошел в квартиру.
– В магазине не было молока! – ответил он, с трудом скрывая раздражение.
Жена ничего не ответила.
Он разделся и пошел в ванную. Нужно было ложиться спать, чтобы встать утром, прожить серый, тусклый, унылый, бесконечный день, скрашиваемый только одной мыслью, только одним ожиданием: вечером он возьмет собаку и снова пойдет на тот захламленный чердак. Чтобы простоять несколько минут у окна, глядя, как ее золотые волосы текут сквозь гребень.
Господи, как же он хочет эту женщину! Душу бы продал за то, чтобы обладать ею!
Показалось ему или нет, что
Перевод А. Танкова.
