салат.
– Спасибо.
– Да вы ешьте, ешьте… – Он жадно поглядывал на водку, две рюмки, видимо, ничуть его не удовлетворили. – Я когда бабку хоронил, тоже есть не мог, тошнило.
– Я не потому, что тошнит, – пьяно улыбнулась она. Черный платочек (из чего только мать его выкроила?) сполз с ее плеч и упал на пол. Сосед его поднял, протянул ей, но она отмахнулась: – Возьмите себе!
– Что? – удивился он и повесил платок на спинку ее стула.
Анжелика, уже слабо владея собой, смахнула платок на пол.
Слава богу, никто на это внимания не обратил. Но соседа такое поведение молодой вдовы смутило. Он осторожно спросил:
– Вам нехорошо?
– Паршиво, – кивнула она. – Ну и что? Все паршиво. Хорошо, что все кончилось.
«Заткнись, дура! – сказала трезвая Анжелика Анжелике пьяной. – Чего болтаешь!» Но пьяная Анжелика не послушалась, ей сейчас было море по колено. Она развязно спросила:
– Вы Игоря как, хорошо знали?
– Пять лет.
– Я вас не спрашиваю – сколько, я спрашиваю – хорошо? – Ее пошатнуло, собеседник тревожно заглянул ей в глаза:
– Может, вам прилечь?
– Мне? – Она захихикала и поймала вилкой ломтик помидора. – Не хочу. Я давно уже не сплю. Как его убили, так и не сплю.
– Ужасно… – пробормотал он. – Мы все были потрясены.
– А что, его так любили? – То ли закуска подействовала, то ли хмель понемногу выветривался, но ей вдруг полегчало, она села ровнее, скоординировала зрение и слух.
– Он был очень точным человеком.
– Каким?
– Точным. Я плохо выразился, наверное… В общем, на него можно было положиться.
– Это я и так знаю. Как вас зовут?
– Михаил.
– Миша, – прошептала она ему в лицо. – Не обращайте на меня внимания. Я пьяная очень плохая.
– Господи, кто же вас обвиняет…
– И не изображайте сочувствия, – посоветовала она. – Или вы правда сочувствуете мне?
– Странно вы как-то говорите.
– Ничего странного. Похороны – это ужасно.
Он кивнул.
– Нет, вы не поняли! – возразила она. – Ужасно то, что всем, в общем-то, все равно, что он умер, но делают такие скорбные лица…
– Вы зря так говорите, нам не все равно.
– У вас доброе лицо! – оборвала его Анжелика. Лицо у Михаила было самое обыкновенное – широкое, щекастое, очень русское. Глаза – непонимающие, немного испуганные. Комплимент его смутил, он повертел в пальцах пустую рюмку и вздохнул:
– Нет, жаль его, жаль…
– Помянем в третий раз, – возгласил Саша.
– Ну, я уже не пью! – воскликнула Анжелика, и ей больше не наливали. Выпили, разговор стал оживленным, на нее уже никто не обращал внимания. Ее мать больше не плакала, сидела, раскрасневшись,
