с гор. Буйвол часто лежал в пыли и грязи.
Время от времени у буйвола бурчало в животе. Его внутренние голоса завораживали меня; я готова была бесконечно слушать их рокот. Перед тем как помочиться, Стойкий мычал, словно предупреждая меня. Тогда я выползала из-под его огромных копыт и ловила лягушек в рисовых чеках. Потом он отыскивал сухое место и снова застывал в неподвижности. Его большие карие глаза не мигая следили за мной, когда я играла на краю рисового поля, влезала на гибкие пальмы и разветвленные бугенвиллеи или подстерегала змей в вонючих канавах.
Стойкий обладал бесконечным терпением – как скала. Он всегда ждал, когда я вернусь к нему. Если он считал, что я, заигравшись, убегала слишком далеко, он фыркал и тряс головой. Клацал деревянный колокольчик, подзывая меня назад. Буйвол никогда не упускал меня из виду, если только отец не брал его с собой в поле или не уводил в деревню.
По вечерам, сидя у костра перед нашей хижиной, я нашивала очередной колокольчик на кусок шелка под бдительным взглядом отца. К тому времени мама уже умерла, хотя самой ее смерти я не запомнила. Из стойла доносилось фырканье Стойкого. Вглядевшись во мрак, я замечала, как в карих глазах буйвола пляшут отблески костра. Они, как маяки, звали меня домой из страны грез.
Шло третье лето моей жизни. Было жарко, как почти всегда в Селистане. Вам, северянам, не понять, как можно жить под вечно палящим солнцем. В знойных странах юга дневное светило дарит не только свет, но и огонь. Его жар падает с неба как дождь, а воздух такой густой, что его можно резать ножом. Солнечное тепло всегда было со мной, как рука, что гладит по голове, делая волосы липкими от пота, а кожу – темной.
Я играла в зарослях пизанга. Красно-коричневые цветки сулили скорое появление сладких, липких плодов. Толстые стебли были моими друзьями, выросшими среди буйной зелени; они рассказывали мне тайны погоды. В детстве я хотела стать царицей воды, потому что в нашей деревне вода управляла всем. Я шлепала по канавам и мечтала о будущем волшебном царстве; ступни мои были облеплены теплой грязью.
Клацанье деревянного колокольчика разносилось по всему полю. Стойкий упорно тряс головой. Я услышала его, но еще не поняла, что случилось. Обернувшись, я увидела, что буйвол прижал уши и мотает хвостом, как будто ему досаждают слепни. Отец стоял рядом, положив одну руку на веревку, служившую уздечкой. Он беседовал с человеком, одетым очень необычно – я такой одежды никогда не видела. Незнакомец был с ног до головы закутан во что-то черное – наверное, боялся обгореть на нашем палящем солнце. Издали я увидела лишь мертвенно-белый овал лица. Сама-то я шесть дней из семи бегала вовсе без одежды, а отец носил лишь узкую набедренную повязку. Мне и в голову не приходило, что кому-то захочется прятать свое тело.
Отец окликнул меня по имени. Тысячу раз я напрягала память, надеясь вспомнить его звучание, но ничего не получалось. Я точно знаю, отец звал меня по имени, он обращался ко мне, но это слово утеряно для меня навсегда, как и голос отца.
Можете
