При сестре.
– Но выписку мы оформим. Пусть живет, кормится, но историю болезни закончить выпиской с сегодняшнего дня. Ишь, бабка какая. Шустрая. Уговорила.
Бабуля жила у нас четыре месяца. Помогала. Убирала палаты, мыла туалеты, разносила обеды. Лежачих больных помогала возить на каталке на различные процедуры. При встрече каждый раз низко кланялась. Иногда, вдруг, опять мелькало это странное "Ваше сиятельство". А то, опять же вдруг, перемежала, во всяком случае, в разговоре со мной, речь свою немецкими словами на уровне "гут", "данке"… Может, она считала, что эти слова еврейские, и хотела тем самым, по ее разумению, потрафить мне? Оценить полностью ее слова и действия не мог, да и ни к чему мне. Живет и живет. Не выгонять же несчастную старуху. Еда остается, кровати свободные есть – пусть себе.
И вдруг, по прошествии четырех месяцев приходят ко мне уже две сестрички.
– Барсакыч, прогоните бабку, от нее порча, она колдунья.
– Что! Да вы очумели, девчонки. Чего ерунду несете.
– Вы сами сказали. Вы были правы. Мы и подумали…
– Что я сказал? Что случилось? – Вы с самого начала сказали, что она колдунья. И правильно оказалось.
– Да ничего я не говорил. А мешает вам, сами и прогоните.
Она же выписана давно. Я отмахнулся, посмеялся и тем разговор окончился. И опять делегация: – Борис Исаакович, бабка Фрося…
– Какая еще Фрося? – Они все обращались к ней просто "Ба", я никак. Ну и забыл, что обсуждаемый персонаж официально именовался Фросей. А уж полностью ее имя и не знал, наверно, никогда. А историю болезни, где все записано, как положено и надо, не видал уже четыре месяца.
– Ну, бабка, что живет. Колдунья.
– Опять вы с этим идиотством. Сами оставили, сами выгоняйте. А что дочь? Была ли здесь хоть раз?
– Не видали. А какая разница? Пусть уходит.
– А с чего вы так взвелись? Что случилось? Откуда у вас эта самая колдунья вдруг определилась.
– Вы ее сами так определили с самого начала.
Вообще, мне стало страшно. Повеяло чем-то из старых, как думал, давно ушедших веков. Да я сам и оказался первым камнем в основании этой средневековой хибарки, возникшей на одном слове и на каких-то неведомых мне действиях, наверное.
– Ну, а что она делает? В чем она колдунья, что она конкретно сделала?
– Мы к вечеру все еле ходим, болеем…
– Кто мы?
– Кто работает с ней. Все.
– Я ж тоже с ней работаю. Что ж я ничего не чувствую?
– Ну, вот так. А нам плохо от нее. Татьяна к вечеру с ног валится. У Люды голова каждый вечер… А у Гали ребенок вчера заболел. А баба Фрося, как раз вчера ей воду в тапочки налила.
– Как налила? Нарочно что ли?
– А кто знает. Может, и нарочно.
– Вы видели как налила она?
– А кто еще? Только она и входила.
