письмо.
Но Гюдбранн ничего не знал: они с Эдвардом не так много разговаривали с прошлой зимы. Удивительно, но даже и в таких условиях два человека могут ухитриться не разговаривать друг с другом, если им это неприятно. Не то чтобы Гюдбранну не нравился Эдвард, как раз наоборот, ему нравился командир, которого он уважал за ум, отвагу храброго бойца и заботу о молодых и новичках в их отделении. Осенью Эдварда повысили до шарфюрера, что соответствовало сержанту в норвежской армии, но ответственность оставалась той же самой. Как-то Эдвард пошутил, что его повысили, потому что всех остальных сержантов уже убили и у начальства остались лишние сержантские фуражки.
Гюдбранн часто думал, что при других обстоятельствах они с Эдвардом могли бы быть хорошими друзьями. Но то, что произошло прошлой зимой – исчезновение Синдре и этот труп Даниеля, который каким-то странным образом появился снова, – это все время стояло между ними.
Глухой далекий звук разорвал тишину, потом затрещали пулеметы, будто переговариваясь друг с другом.
– Становится туго, – произнес Гюдбранн, больше спрашивая, чем констатируя.
– Да, – сказал Эдвард. – А все окаянная оттепель. Наше снабжение увязло в грязи.
– Нам надо отступать?
Эдвард пожал плечами:
– Может, на несколько миль. Но мы вернемся.
Гюдбранн из-под ладони посмотрел на восток. Ему вовсе не хотелось возвращаться. Ему хотелось уехать домой: может, там он сможет жить?
– Видел норвежский указатель на перекрестке рядом с лазаретом, тот, со свастикой? – спросил он. – И стрелку, которая показывает на восток, на которой написано: «Ленинград, пять километров»?
Эдвард кивнул.
– Помнишь, что там написано на стрелке, которая указывает на запад?
– «Осло», – ответил Эдвард. – «Две тысячи шестьсот одиннадцать километров».
– Далёко.
– Да, далёко.
Дале оставил свою винтовку в руках Эдварда, а сам сел в сугроб, зарыв руки в снег перед собой. Его голова повисла между узких плеч, как сломанный цветок. Послышался еще один взрыв, на этот раз уже ближе.
– Спасибо, что…
– Не за что, – быстро проговорил Гюдбранн.
– Я видел Улафа Линдви в лазарете, – сказал Эдвард. Он не знал, зачем сказал это. Может, потому что Гюдбранн, как и Дале, был единственным в отделении, кто пробыл тут столько же, сколько и он сам.
– Он был?..
– Думаю, только легко ранен. Я видел его белый мундир.
– Я слышал, он хороший человек.
– Да, у нас много хороших людей.
Они некоторое время стояли молча, глядя друг другу в глаза.
Эдвард откашлялся и сунул в карман руку.
– Я раздобыл пару русских папирос на участке «Север». Если у тебя найдется огонек…
Гюдбранн кивнул, расстегнул куртку, нашел коробок спичек и чиркнул по серной бумаге. Подняв глаза, он сначала увидел лишь огромный, безумно вытаращенный глаз Эдварда. Он смотрел на что-то за спиной
