Твердиславу не доставляли, ну окромя нечастных стычек с охотниками за пушнину. Худо-бедно мирно существовали. И тут неожиданная напасть. Убийства. Да не одно. Напуганный расправами люд стал искать виновных. Потащили к воеводе то ярых пьяниц, то людей поопаснее, а иногда притаскивали и самих северян, требуя от Твердислава скорой расплаты над убивцем. И поди ж ты разберись, за что требуют наказать: то ли за настоящее лиходейство, то ли из-за личной обиды – что северяне в добыче лучшие охотники.
А пуще всего воевода тревожился не от убийств. Люд всегда губил друг друга, то от пьянки, то за золото, то от ревности. Но душегубства, начавшиеся месяцев шесть назад, разволновали простой народ и были настолько жестокими да загадочными, что молва о трупах, лишённых крови, растерзанных в разных уголках вверенного ему края, наконец достигла ушей князя. Ярый пьяница и игрок взял да потащился прямо на тракт к воеводе и так не вовремя.
Старый князь любил женщин и охоту. Последнее его и сгубило, когда тот наведался к Чермному с проверкой, хотя поговаривали, что если бы не подранок, то сгинул бы князь от сифилиса. Но о мёртвых или ничего, или… Тут воевода перекрестился и прикрикнул:
– Ивашка!
Молодой отпрыск осьмнадцати лет, что прислуживал Твердиславу, мгновенно откликнулся, вбегая в светлицу. Детина был слабоват умом, но настолько добросердечен и услужлив, что сызмальства прижился у воеводского дома.
– Слушаю, воевода-батюшка, – и ойкнул, получив подзатыльник. Твердислав страсть как не любил, что Ивашка называл его батюшкой, от этой дурной привычки поговаривали глупые кухонные бабы, что служка внебрачный сын воеводы.
– Почта есть?
– Есть, батю… господин, – сразу же исправился паренёк, неуклюже вытирая вечно текущий нос рукавом. – Токмо доставили.
– Так неси скорее. – Воевода охнул, кое-как поднимаясь на ноги с кровати, что по причине болезни давно расположилась в рабочей комнате, где он, ограниченный в перемещениях ел, работал и принимал частных гостей.
Нижнее одеяние воеводы, похожее на бабскую ночную рубаху, воткнулось между старческих ягодиц и неприятно тянуло. Уставший от боли и постоянного дискомфорта Твердислав, раздражённо дёрнул тряпицу через голову да ещё раз отвесил тумака Ивашке, придавая тому скорости.
– Одежду тащи! – рявкнул он служке во след.
Воевода голым прошлёпал к умывальнику. Кряхтя, как столетний дуб, ополоснулся холодной водой, растёрся полотенцем и, шмякнув его об пол, подошёл к письменному столу. Поднял первый донос, что лежал поверх стопки бумаг, коих было на том столе превеликое множество. Вчитался в корявые каракули тюремщика, бубня себе под нос:
– Кузнец, доселе не замеченный в темных делах… пойман над телом… Труп Феодосии, дочери конюха… село Домна. – Воевода покопался в памяти, вспоминая расположение дальнего поселения и кто ему оттуда знаком, выудил несколько имён, поставив зарубку вызвать к себе на дознание в ближайшее время, и развернулся тогда, когда услужливый
