много вопросов, большинство из которых сводились к одному-единственному: когда они снова вернутся в Коста-Рику?
Он пытался отвлечь девушку от этих мыслей, предлагая ей все новые и новые развлечения. Как он полагал, пока девушка веселится и улыбается, ей и в голову не придет просить об отъезде.
Для Эмерсона это стало испытанием его умения. Если бы ему пришлось уступить перед ее натиском, это было бы явным признаком того, что он начинает сдавать, предупреждением, что он потерял свое мастерство обделывать темные делишки, самым темным из которых всегда был обман.
– Что ты делаешь?
В это время она продолжала, извиваясь, закутываться в штору и настолько наклонилась вперед, что, казалось, ее вес, каким бы маленьким он ни был, вырвет карниз и обрушит ей на голову.
Эмерсон был почти уверен, что девушка оторвет штору.
– Они очень дорого стоят, – сказал он.
– Что?
– Шторы.
– Значит, я не стою их?
Он посмотрел на нее если не сердито, то с отеческим укором.
Катя ответила одной из своих озорных улыбок, когда у нее на щеках появлялись ямочки. Этим вечером она в полной мере использовала свое оружие.
Эмерсон был уверен, что внутри она смеется над ним. Два дня назад она вела себя точно так же, и точно так же мерцали ее глаза, когда во время просмотра фильма она снимала лак с ногтей на руках вместе с покрытием антикварного лакированного стола черного дерева ценой восемь тысяч долларов. Если Катя хотела, она могла располагать к себе, когда же ей что-то не нравилось, она обладала разрушительной силой стофутового пушечного ядра.
– Не помню, звонила ли ты домой сегодня? – спросил он.
– Да, я звонила домой сегодня, – передразнила она его певучим тоном. – Ты уже спрашивал меня об этом сегодня, и я ответила «да».
– Ничего. – Эмерсон был поглощен фотографиями, которые разбросал перед собой на столе.
– Почему тебя волнует, звоню ли я домой каждый день? Это не важно. Они не ждут моих звонков.
– Я думал, что твоя мать волнуется.
На ее лице появилось нечто среднее между раздражением и подозрением.
– Я не должна ни в чем отчитываться перед матерью. В конце концов, какое тебе дело до моей матери? Ты все время спрашиваешь меня, где она, когда собирается вернуться в Коста-Рику. Наверное, тебе следовало бы жить с ней.
– А что, это идея, – подзадорил девушку Эмерсон, – она такая же красотка, как и ты?
Катя предпочла пропустить вопрос мимо ушей.
– Я просто не хочу, чтобы она за тебя беспокоилась.
– Никто и не собирается обо мне беспокоиться. И еще, я ведь сказала тебе, что моей матери нет дома.
– Было дело. Так, значит, она все еще в Колумбии? – На самом деле именно это Эмерсон и хотел узнать.
– Я не знаю.
