ко мне, на кафедру русской литературы и словесности. Там вы мне и будете показывать все свои потрясающие воображение умения в письменности, курсант. Обещаю, вы будете приятно удивлены тем простором для действий, что будет вам предоставлен. А пока что я накладываю на вас второе взыскание, – едва сдерживая эмоции, почти прошипела преподавательница, накручивая на палец русый локон. – Думаю, вы неплохо справитесь с обязанностями дежурного по классу. Не смею вас задерживать, вам ведь надо привести аудиторию в порядок до начала следующего занятия!
Глава 3
Под сенью гигантской цветущей сакуры, укрывшей своими ветвями всю вершину заросшего буйной травой холма, в розоватом свечении солнечных лучей, пробивающихся сквозь лепестки цветов и листву, сидел человек, наслаждавшийся умиротворением и одиночеством. Шум листвы и ветвей, пение птиц, журчание воды в ручье неподалеку – звуки природы завораживали, убаюкивали его, разглаживали морщины, придавая лицу расслабленное выражение. Длинные волосы, изрядно побитые сединой и собранные на затылке в сложной прическе, трепали порывы ветра, норовящего хоть как-то растолкать, расшевелить столь невозмутимого счастливца.
Но всё это было напрасно. Старый самурай давно обрёл свой покой, и ничто не могло его потревожить. А тех, кто осмелился бы, ожидал надёжно укрытый широким рукавом кинжал.
Открыв глаза, он неторопливо макнул зажатую в руке кисточку в чернильницу и, приложив ее кончик к тонкому листу рисовой бумаги, разложенному на циновке, в несколько четких, уверенных движений изобразил сложный иероглиф.
– Не удивлена. Ты всегда уделял каллиграфии и прочим увлечениям гораздо больше внимания, чем своей семье и её проблемам. Горбатого не в силах исправить даже могила!
Кисть неконтролируемо описала хаотичную траекторию, безнадежно испортив только что созданное произведение искусства и настроение постигающего дзен старика. Сначала дернулась его бровь, затем щека, губы скривились и сжались в тонкую бледную полосу – потеря лица во всей ужасающей красе, стыд и позор, – но любой, кто понимал истинную причину, смог бы понять и простить.
– Кей, мне все чаще кажется, что твои родители ошиблись с выбором имени для своей дочери. А я ошибся, считая, что у меня будет послушная жена, – расстроенно вздохнул старик, успокаивая внутреннюю бурю, и, вновь закрывая глаза, отрешился от мира. – Мы вроде бы не собирались встречаться в этом столетии?
Смятый и скомканный лист бумаги был единственным знаком раздражения, который ему позволило воспитание. Хотя так хотелось запустить им прямо в нарушительницу спокойствия.
– Ты не рад мне, старый пень? И это твоя благодарность?! Надо было отравить тебя, когда мне это предлагали. Десять мер золота предлагали!
– Ты прекрасно знала, что никакой яд меня уже не возьмёт, раз я как-то прожил с тобой пятнадцать лет, змея ты моя. Ты ведь не воспоминаниям пришла предаваться? Говори, не тяни…
– Ты призван, Хандзо. Род может
