, хлещет в пробоину вода и перепуганно визжат в трюме судовые крысы.
Но качки не ощущалось. Никакой. Гоша открыл глаза и вздохнул. Над головой был потолок с облупившейся штукатуркой. Пасмурно светилась застекленная дверца балкона. За стеклом, исхлестанным струями дождя, проносились тени. Гоша знал, что это летят низкие штормовые облака, похожие на клочья пакли, которой конопатят щели в корабельной обшивке.
Дверца дрожала от ударов ветра, стекло дзенькало, дождь плескался на балконе. Флюгер будто взбесился. Его ржавый визг был слышен не только в башенке, но, наверно, на всех трех этажах старинного здания библиотеки. А может быть, и в подвальном книгохранилище, где жил библиотечный гном Рептилий.
«Не снесло бы мою квартиру…» – лениво подумал Гоша. Зевнул и потянулся.
…В башенке, на библиотеке, Гоша поселился весной. Неожиданно для самого себя. До этого он много лет обитал в трюме шхуны «Кефаль». Шхуна была одряхлевшая, списанная. Около четверти века она стояла в Мелкой гавани, у дальнего причала, рядом со складом корабельных фонарей и канатов.
Портовое начальство не знало, что с «Кефалью» делать. Деревянную шхуну на металл не разрежешь. Ломать на дрова? Работы много, а кому нужны гнилые обломки?
Но вот появились на шхуне плотники. Ломать и разбирать «Кефаль» они не стали. Наоборот, начали приводить ее в порядок. Поставили новый двойной штурвал, украсили корму накладным узором, укрепили на верхней палубе точеные перильца.
Снова в плавание? Гоша засомневался. Чтобы выяснить обстановку, он выбрался на берег и навестил сторожа Никодимыча, который всегда все знал.
– Так что меняй квартиру, Гоша, – сказал Никодимыч. – «Кефаль» твою в кино снимать готовят. Отведут ее в Песчаную бухту, и будет она там изображать пиратское судно в абордажном бою. По всем правилам. А в конце картины загорится она и взорвется на воздух… Такая наша жизнь морская-отставная…
Гоша обиженно заковылял в Отдел корабельных гномов, который помещался в подвале Главной Пароходной Конторы. Там Гоше предложили на выбор несколько мест: буксирный катер «Норд-ост», рейдовый танкер «Отважный» и даже большой рудовоз «Калуга», который ходил за границу.
Гоша отказался. Он привык жить на парусниках и не любил запаха нефти и железа. Гоше объяснили, что парусных судов сейчас мало, да и те почти все железные. Из деревянных осталась только баркентина «Омар», но там, конечно, место занято.
Гоша сердито засопел: мало того, что его чуть не поджарили на «Кефали», так еще и волокиту устраивают! Тогда Гоше вежливо намекнули, что возраст у него преклонный. Может, пора оформить пенсию и начать береговую жизнь?
Ну что же! Раз он никому не нужен – пожалуйста! С пенсионным удостоверением Гоша отправился в сухопутную контору «Домгном» (в котельной на углу Таганрогской и Якорной). Моложавая гномиха с подкрашенными губами и веками стала недовольно листать пыльные конторские книги, чтобы подыскать новому пенсионеру береговое жилье. Ничего подходящего не было. В старые котельные Гоша не хотел, боялся, что в них пахнет ржавыми трубами и угольной пылью. В подвал под кирпичным кинотеатром «Парус» он тоже не пошел: туда наверняка просачивалась вода, а от пресной влаги у корабельных гномов бывает жестокий ревматизм. Гномиха сказала:
– Вам не угодишь! Что же мне, на крыше вас поселить?
– Почему бы и нет? – раздраженно отозвался Гоша.
– Вы что, серьезно? Вы же не чердачный гном!
– Это уж мое дело, – хмуро сказал Гоша.
Гномиха пожала плечами. Она не знала, что у Гоши возвышенная душа. А он еще в давние времена любил простор и звезды. По ночам в открытом океане Гоша украдкой от вахтенных забирался на верхнюю площадку мачты – салинг – и смотрел на созвездия. Они медленно качались над клотиком. А парусник мчался среди темных шипучих волн. Далеко внизу смутно светились пенные гребешки, а за кормой – как отражение Млечного Пути – вспыхивал фосфором бурунный след…
Давно это было… Но это было! Сохранилось в Гошиной душе. И теперь он решил: уж коли стал береговым жителем, то почему бы не поселиться поближе к облакам и звездам?
Гоша получил ордер на новую жилплощадь, но в город сразу не пошел. Он робел. Гномы по своей натуре большие нелюдимы. Гоша знал, что на него будут оглядываться, и заранее ужасно стеснялся. Глухими переулками он опять побрел к Мелкой гавани.
– Надо же попрощаться со старыми местами, – пробормотал он, чтобы оправдаться перед самим собой.
«Кефали» у пирса уже не было. Гоша присел на свой матросский сундучок, в котором таскал нехитрые пожитки. В заброшенной гавани стояла тишина, по опустевшему причалу прыгали деловитые воробьи. На глухой воде плавали апельсиновые корки и обрывки газет. Припекало майское солнышко. Гоша подпер могучими ладонями растрепанную бороду и пробормотал:
#
