удостоверения и направили в тыл – в распоряжение Саратовского обкома партии.
Глава 41
Вера в тылу
В Саратове Вера работала рядовым оператором сбербанка. Время тянулось медленно. Дни казались томительно-длинными, а ночи и вовсе нескончаемо-мучительными. О чём только не передумала Вера в эти ненастные тёмные ночи, и все её думы, с чего бы они ни начинались, в конечном итоге заканчивались оплакиванием мужа и беспокойством за детей и маму. Со смертью мужа – она каждую ночь пыталась представить, как это произошло, и это ей каждую ночь добавляло лишнюю седину – она постепенно стала смиряться: с фронта ежедневно приходили десятки похоронок, и люди, сами того не желая, свыклись с этим жутким явлением. Но неясная судьба детей и мамы по-прежнему угнетала её – с каждым днём всё больше и больше. Неведение и невозможность разорвать это неведение в клочки доводило Веру до полного отчаяния. И когда два месяца спустя, в декабре, её направили ещё дальше в тыл – в небольшой районный городок Новоузенск на замену тамошнему начальнику сберкассы, рвущемуся на фронт – она не особо огорчилась. Всё-таки это была какая-то перемена, сулившая хоть как-то и хоть на какое-то время убить невыносимое однообразие.
Ехала Вера в товарном вагоне, битком набитом беженцами. Люди, ко многому привыкшие за первые месяцы войны, вели себя так, как будто они были вовсе не беженцы, а ехали по своей нужде – они не спеша ели и пили, пусть и весьма скромно, беззаботно судачили о прошлой жизни и всё норовили заглянуть в будущее, из-за чего порой ссорились и тут же мирились. Потом опять скромно ели и пили, опять ссорились и мирились…
Вера, озабоченная своими нелёгкими думами, ни с кем в контакт не вступала. Она прислонилась к стенке вагона и сидела молча, лишь изредка впадая в дремоту.
Ночной Новоузенск встретил приезжих колючими порывами ветра, прилетевшими с бескрайних степей Казахстана, и лёгкой снежной порошей. Но беженцев холод не напугал. Они с удовольствием повыпрыгивали из товарных вагонов на запорошенную платформу и, разминая затёкшие тела, подняли радостный гвалт. Вера поспешно просочилась через их пока ещё нестройные ряды и направилась в здание вокзала. Там она показала дежурному милиционеру командировочное удостоверение и попросила проводить её в райком партии. Милиционер тотчас позвал с улицы с виду ветхого старичка, одетого в старенький, но чистенький и аккуратно залатанный ватник, и велел ему доставить приезжую по назначению.
Старичок оказался не по годам быстрым на ногу и весьма словоохотливым.
– Я – Пантелеич! – громко выкрикнул он, слегка забежав поперёд Веры. – А ты? – А я Вера Лызлова. – Из Саратова? – Сейчас из Саратова. А вообще из Смоленска. – Ух ты! Войну, небось, успела повидать? – Повидала немножко, – подтвердила Вера.
– Вот это да! – восхитился старичок и стал задавать наивные вопросы. – А правда, что немецкие самолёты воют, как волки? – Про самолёты не знаю. А вот бомбы жутко воют*. – А что танки рычат
