и оправдания, и, чтоб улучить спасение, еще живые должны быть ради ее оправданы и помилованы. Потому умилостивительной жертвой за грех может быть смерть только такого человека, который был бы изъят из круга людей, не переставая быть человеком. А это как возможно? Не иначе, как если он не будет принадлежать себе, не будет особое самостоятельное лицо, как всякий другой человек в среде людей, но принадлежать другому высшему существу, которое восприяло бы его в свою личность, ипостасно соединилось с ним, или вочеловечилось, и умерло его смертью. Это была бы смерть человеческая, никому из круга людей не принадлежащая.
2) Если же смерть умилостивляющей и оправдающей жертвой не может быть смерть моя, другого, третьего и вообще кого-либо из людей, а между тем условием помилования и оправдания все же пребывает смерть человеческая; то и я, и другой, и третий, и вообще всякий человек не может быть помилованы и оправданы иначе, как чрез усвоение себе чьей-либо чужой смерти. А в таком случае она сама в том другом, умирающем человечески, от коего заимствуется, не должна быть следствием вины, или как-либо причастна ей: иначе за нее нельзя будет оправдывать других. Потому опять она, будучи человеческой смертью, не должна принадлежать человеческому лицу, – так как всякая, принадлежащая человеку смерть есть наказание, а принадлежать другому лицу, которое было бы свято совершеннейшей святостью. То есть умилостивляющая и оправдывающая смерть человеческая возможна не иначе, как если какое святейшее существо, восприяв человека в свою личность, умрет им, чтобы таким образом, изъяв смерть человека из-под закона виновности, сообщить ей возможность быть усвояемой другим.
3) Далее, если помилование и оправдание человека возможно только чрез усвоение ему чужой невинной смерти, лица же, имеющие нужду в помиловании и оправдании, суть вообще все люди, живущие, жившие и имеющие жить, весь род человеческий во всех временах и местах; то для их помилования и оправдания необходимо или устроить столько невинных смертей, сколько людей или даже сколько грехопадений, или явить одну такую смерть, сила которой простиралась бы на все времена и места и покрывала все грехопадения всех людей. От всемилостивого и премудрого Бога, устрояющего спасение наше возможно только последнее. Как же это могло бы устроиться? Как смерть человеческая, сама по себе незначительная, может стяжать такую всеобъемлющую силу? Не иначе, как когда она будет принадлежать лицу везде и всегда сущему, принадлежать Богу; т. е. когда Сам Бог благоволит приять в Свою личность человеческое естество и, умерши его смертью, сообщит ей всеобъемлющее и вечное значение, ибо тогда она будет Божескою смертью.
4) Наконец, смерть сия, по силе своей простираясь на весь род человеческий и на все времена, по цене должна соответствовать бесконечной правде Божией, оскорбленной грехом, иметь беспредельное значение, как беспределен Бог: чего стяжать она опять иначе не может, как быв усвоена Богом, или сделавшись смертью Бога; а это будет, когда Бог, восприяв на Себя
