быстрым шагом, легко перепрыгивая с вагона на вагон. Человек уже приближался к середине состава, когда на крышу первого вагона с трудом вскарабкались два жандарма с револьверами в руках. Заметив это, убегающий рванул что было сил вперед и вскоре оказался в самом конце состава. Покрутившись на одном месте, он, словно одинокий волк, застигнутый охотниками, залег, готовый перегрызть им горло. Видя это, жандармы остановились и, о чем-то недолго посовещавшись, осторожно двинулись дальше.
В это время состав, с трудом вписываясь в поворот, резко замедлил ход. Увидев поле, которое почти вплотную примыкало к железной дороге, беглец спрыгнул на свежевспаханную землю. Вслед ему запоздало прозвучали два выстрела.
Придя в себя после резкого удара о пашню, беглец кинулся бежать подальше от железной дороги. Выбравшись на большак, он остановился, чтобы перевести дух. Оглянувшись назад и увидев маячившие вдалеке рослые фигуры преследователей, он, свернув на пыльную проселочную дорогу, то бегом, то ускоренным шагом двинулся дальше. Дорога, то карабкаясь вверх, то уклончиво стелясь по пологим склонам, казалось, была нескончаемой.
Спускаясь в седловину между двумя пологими холмами, беглец заметил движущегося ему навстречу в двуколке селянина, тянувшего какую-то унылую польскую песню. Переложив револьвер за пазуху, путник вежливо поздоровался:
– Дзен добрый.
Поляк прервал песню, остановил лошадь и удивленно уставился на незнакомца.
– Не встречались ли тебе по дороге военные? – задал неожиданный вопрос путник.
У селянина округлились от испуга глаза, и он, ничего не говоря, хлестнул свою лошадь так, что та с ходу пустилась в галоп. Но эта предосторожность не спасла поляка. Глухо прозвучал выстрел, и он, качнувшись вбок, свалился в пыль. Двуколка остановилась.
Беглец, не теряя времени, переоделся в одежду селянина, и, оттащив труп подальше от дороги, быстро взгромоздился на коляску.
Напуганное выстрелом животное, упрямо топталось на месте, не желая везти чужака. Как только ни понукал он строптивую животину, но конь не хотел идти ни в какую. Занятый борьбой с животным, беглец не сразу заметил спускавшихся с возвышенности преследователей.
Заметив опасность, он сначала хотел поскорее драпануть, тем более что, успокоившись, конь уже поддавался управлению, но видя, что его заметили, смело направил свою повозку навстречу преследователям.
– Старик, – обратился один из жандармов, поравнявшись с путником, – ты не видал человека в коричневом пиджаке и черных брюках?
– Видал, господин, – испуганно ответил «селянин», поправляя на голове пропыленную, видавшую виды конфедератку и останавливая двуколку. – Он пробежал мимо, даже не поприветствовав одинокого путника.
– Торопился, гад, – зло промолвил второй жандарм. – Ну, ничего, теперь мы его быстро нагоним, – добавил он, и, попрощавшись с путником, преследователи двинулись дальше.
Беглец, дождавшись, когда жандармы замедлят ход, поравнявшись с глубокой вымоиной, неторопливо прицелившись, выстрелил сначала в одного, затем в другого. Не ожидавшие нападения с тыла люди в кожанках даже не успели вскрикнуть и тут же как подкошенные свалились в промоину.
Закидав преследователей ветками и травой, беглец, не торопя коня, направил двуколку в сторону железной дороги. Выбравшись на большак, тянущийся вдоль полотна, он, насвистывая вальс «Сказки Венского леса», неспешно поехал в сторону небольшого городка Лович.
Вскоре под звуки колоколов, созывающих паству к обедне, он въехал в тихое и ничем не примечательное селение. В центре малолюдного городка, в окружении странных каменных зданий самой вычурной формы, перед его глазами неожиданно предстала многолюдная рыночная площадь, довольно редкой треугольной формы, со старинной ратушей, стоящей на отшибе. Казалось, что война обошла этот невзрачный уголок Царства Польского, стороной. Здесь, словно в добрые старые времена, хитрые торговцы наперебой предлагали свои товары, а меж лавок сновали местные модницы в ярких национальных костюмах.
Беглец быстро нашел покупателя и, не торгуясь, продал ему свой экипаж. Зайдя в лавку, он сменил всю одежду, затем в еврейской цирюльне сбрил двухдневную щетину и только после этого, благоухая сиреневым ароматом, направился в западную часть города.
В добротных полуботинках, сером костюме, из-под которого выглядывала яркая голубая рубашка, заправленная в коричневые штаны, человек уже не походил на того пропыленного и уставшего от дальней дороги путника, который час назад въехал в Лович. Словно по мановению волшебной палочки, он преобразился, превратившись из сгорбленного старика в цветущего мужчину, чуть выше среднего роста, черноволосого, с темными живыми глазами. Круглое, покрасневшее на солнце лицо и прямой, средних размеров нос говорили о его явно тевтонских корнях, что не могло не вызывать у поляков доверия. Это было видно по тому, как он общался
