кроме него, находились два флотских командира, но я сразу решил, что майор, стоявший у окна, и есть Балабан. Именно таким представлял я себе отчаянного капитана. Передо мной стоял человек ростом выше ста девяноста сантиметров и весом не менее ста двадцати килограммов. На нем ладно сидел флотский костюм, сшитый у хорошего портного, – вряд ли на его фигуру нашелся бы готовый мундир. На груди его я увидел ордена Ленина и Красного Знамени, потускневшие от времени и моря. Из-под полы кителя свисал пистолет в морской кобуре из плотной черной кожи.
– Документ, Лагунов, – раздался неожиданно тонкий голос Балабана.
Я шагнул вперед, протянул майору бумагу.
Балабан быстро взял ее, развернул. В его огромных руках, с такими толстыми пальцами, что казалось, их невозможно сжать в кулак, моя бумажка показалась лепестком мимозы. Балабан помахал документом в воздухе, вернул мне, не читая.
– Сколько имеете прыжков, Лагунов?
– Одиннадцать, товарищ майор, – без запинки ответил я.
– А может быть, какой-нибудь пропустили, Лагунов? Может быть, двенадцать или тринадцать?
– Нет, одиннадцать, товарищ майор.
Балабан отошел от окна, прошелся по комнате. Половицы скрипели под его энергичными шагами. Он что-то сказал капитан-лейтенанту, сидевшему у стола. Тот наклонился к столу, записал. Когда он писал, на его новеньком нарукавном галуне мелькнули зайчики.
Теперь Балабан стоял передо мной. Я видел его насмешливые глаза, крупное, будто вырубленное из кряжевого дуба, лицо. Такой же крупный нос, выдающийся подбородок, большие мясистые губы, вероятно, безобразные в другом сочетании, здесь производили впечатление гармонии. Таким, таким должен быть отчаянный капитан, умевший захватывать фелюги, рубить под корень мачты, орать в штормовые ураганы и крепко, как медный памятник, стоять на палубе своего судна.
– Похвально, Лагунов, что ты, как патриот, решил помочь осажденной Одессе, – сказал Балабан и сделал паузу.
Душа моя возликовала. Победа одержана. Я поступаю под начало к отчаянному капитану. Затаив дыхание, я стоял перед ним, не спуская с него глаз, в которых, вероятно, сейчас горело счастье.
Балабан выудил из кармана малютку-трубочку, повертел ее в своих лапищах. Опять выдержал паузу.
– Давно ты дружишь с этим жуликом? – неожиданно спросил Балабан.
– Каким жуликом, товарищ майор?… – Я запнулся.
– А вот с этим жуликом, который хвастался передо мной на этом самом месте?
– Дульником?
– Не Дульником, а жуликом. – Балабан приподнял брови, улыбнулся всем ртом. – Сколько ты сделал прыжков? А?
Слова не сходили с моего языка. Я молчал, подавленный его проницательностью.
– Как же вы решили обмануть старшего командира, Лагунов?
– Я сделал одиннадцать парашютных прыжков, товарищ майор, – пролепетал я, чувствуя, что проваливаюсь в бездну.
– С печки на лавку? – спросил
