Фатум! Все в руках Фатума, герцог. Но я успокою вас,− в голосе Монтуа зазвенел металл.− Орден всегда берет гребень по волосам. Был бы меч, а с ним везде можно пробить дорогу.
− Бросьте вашу иносказательность, падре! Она вот где у меня,− вице-король схватил себя за горло.− Довольно! Сыт! Говорите по существу!
− По существу!.. − Монтуа хищно обнажил шеренгу мелких зубов.− По существу − брат Лоренсо и есть тот меч, который снесет голову майора де Уэльвы.
− Dios garde a usted40, монсеньор! − Кальеха дель Рэй, не поднимая более глаз на Монтуа, принялся обрезать сигару золотым ножом. Веря, что люди падре выполнят приказ неукоснительно, герцог попытался выбросить андалузца из головы.
Глава 4
В глазах рябил неясный, расплывчатый строй непро-глядного кустарника. Струи горячего, порой густого, как сироп, воздуха, настоенного на травах, омывали лицо.
Приближающийся шорох шагов холодил грудь майора.
Ветки хрустнули… Из цветов прыснули перепуганные кузнечики. Диего держал звериную тропу на прицеле, примечая малейшие изменения листвы. Испарина покрывала напряженные скулы. Еще шаг, второй, последний…
Голос пропал, язык застыл в горле. Точно во сне он медленно опустил ружье… перед ним была Тереза. Исцарапанная, в изодранной юбке, она стояла напряженная, готовая ко всему и… тряслась от испуга.
Откинув оленебой в траву, он бросился навстречу. Она припала к его груди, рыдания не давали ей говорить. Вся плоть была словно единый клубок переживаний; дыхание дерганое, стиснутое, точно белка в руке.
Де Уэльва крепче обнял ее плечи, привлек к себе. Тереза подчинилась, прежней скованности в девушке не было.
Он не заметил, как его правое бедро исподволь прижалось к ее бедру. Тереза не отодвинулась, не встрепенулась. Она молчала и пристально смотрела на него. Так, впитывая друг друга глазами, они стояли Бог знает сколько.
Ветер стих, будто канул. Над гребнями пенных волн белоцвета порхали бабочки пестро и беззаботно, как в детстве.
К ручью, что бежал голубым шнурком через долину, робко из-за холма выходил табунок вилорогих антилоп; среди камней шныряли пустынные зайцы и сурки. И над всей красотой золотого дня кружил белохвостый орел, то близкий, то страшно далекий и сирый, как само одиночество.
Диего поймал себя на том, что дыхание у него нарушилось. Ему вдруг захотелось сказать что-то нежное, успокаивающее, но в густой бирюзе ее глаз он увидел немую мольбу: «Молчи, не надо никаких слов…»
Тереза покачнулась. Жаркий, пахнущий молоком аромат дыхания лизнул де Уэльву. В голове всё поплыло, сплошное золотистое пятно и две карминовые полоски губ… Его ладонь заполнила грудь − непонятная, тугая, прекрасная. Тысячи крохотных стрел блаженства протыкали до дрожи, сводили с ума…
Ее пальцы запутались в его волосах. Шляпа упала рядом. Душа была распахнута для любимого открыто и чисто, как лепестки весеннего цветка.
− Убери,− шепнула Тереза,− она мешает
Dios garde a usted − Храни вас Господь (исп.).
