на дно. Вот тут-то инспектор и перепугался, потому как пловчиха обмякла и перестала подавать признаки жизни. Ее с трудом откачали, благо и врач при этих экспериментах сидел как привязанный. Оказалось, что она ничего не помнит, все произошло мгновенно.
Женоубийцу суд присяжных приговорил к смертной казни единодушно, а медики получили информацию о рефлексогенной зоне в полости носа – как только ее внезапно раздражают струей воды, мгновенно отключается дыхание.
Вот и Ленька у нас так же – отключил себе дыхание, клоун чертов.
Проверяю пульс через каждые десять вдохов. Работает сердце, и даже порозовел утопленник, только вот сам дышать не хочет, засранец.
Ильяс о чем-то переговаривается с капитаном корытца.
Ребята дышат и дышат, Ленька по-прежнему между небом и землей.
– Доктор, сможешь его сам качать до Кронштадта? – спрашивает Ильяс.
– Смогу.
– Тогда так. Мы сейчас выгружаемся в Рамбове[15]. Тебя с клиентом отвезут в Кронштадт. Мы договоримся, чтоб встретили. У тебя пара часов есть, заодно привет передай Николаичу и этому танкисту. Потом – сюда, к нам. Мы пока без тебя начинать не будем, так что не тяни.
– А что начинать-то?
– Охоту на особо крупного хищника. Тут морф какой-то ушлый колобродит, местные аборигены его отловить не могут. Вот нас и напрягли. Так что ухо востро.
– Мы с ним прокатимся, – говорит водолаз Филя.
– С какой бы это стати? – удивляется Ильяс.
– С такой, что обсохнуть нам надо, а не бегать тут в разные стороны. Да и дело было в Кронштадте, – спокойно объясняет Филя.
– Мне никто не сказал.
– Вот я говорю. К слову, мы в состав охотничьей команды не входим, так что не пузырись, – по-прежнему равнодушным голосом говорит водолаз.
Ильяс как раз собирается пузыриться, это явно написано на его лице, но мы уже причаливаем к совершенно пустому пирсу – напротив паромной пристани. На пустом пирсе только будка, в ней кто-то сидит, но к нам не выходит. Из трубы валит клочковатый серый дымок. Ребята один за другим выпрыгивают на пирс. Машу им рукой и возвращаюсь к Леньке.
Мы прокорячились с курсантом практически час. Когда уже отчаялись, он наконец задышал и очнулся – прямо в холле все той же больницы, когда к нам уже шли коллеги.
– Надрать бы тебе, Ленька, уши! – радостно говорю я курсанту.
– Кхы, кхы! За что???
Взгляд у ожившего чист и невинен, как у младенца. А, ну да, судя по тому, что пловчиха в ванне ничего не помнила, у нашего артиста тоже провал в памяти. Значит, ругать его без толку – как щенка, который уже не помнит, что натворил пару минут назад.
– А ты еще спроси, как положено в таких ситуациях, «где я?»!
– Где я??? – вопиет обалдевший курсант.
– В холле больницы.
– Что???
Рамбов – так местные жители называют город Ломоносов – Ораниенбаум; это сокращенное название Ораниенбаума.
