трядным обычаям, к отрядной форме, к уверенному ритму отрядных сигналов и к отрядным правилам…
Эти правила, кстати, не позволяли вахте заменять мытье пола поверхностным маханьем шваброй и размазыванием сырой пыли по линолеуму. Однако новички – четвероклассники Глеб и Валерка – этого еще не понимали. Жизнь приучила их, что добросовестно дежурить следует лишь под неусыпным оком классной руководительницы или под угрозой записи в дневнике. В общем, школьное воспитание. Простая истина, что на суше привычка к мелкому разгильдяйству может обернуться бедой во время плавания, была им уже известна, но пока так, теоретически. Горького опыта корабельных ЧП эти люди еще не обрели. И чтобы не пришлось обретать в будущем, Словко добродушно сказал:
– Господа вахтенные, шагом марш ко мне.
Они охотно прошлепали босыми ступнями по мокрому полу. Озорно вытянулись, вскинули швабры «на караул».
– Молодцы… А теперь взяли вёдра, и тащите чистую теплую воду… Да каждое вдвоем, а то риф-сезни в брюхе развяжутся…
Глеб и Валерка не были лодырями. Бодро приволокли одно за другим два полных ведра.
– Теперь брысь от кингстонов, – велел Словко. Он сдернул кроссовки и носки и пинком опрокинул вёдра. Взял швабру.
– Смотрите… Сгоняете грязь в одно место, собираете в ведро, потом окатываете линолеум чистой водой и вытираете тряпкой. Танцуйте веселей, как на горячей железной палубе. Должны уложиться в десять минут. Ясно?
– Ага! – гаркнули они. Оказалось, что занудное мытье пола может стать азартным делом.
Глебка, правда, спросил:
– А если не уложимся, тогда что?
– Страх подумать, что , – пообещал Словко и сел на подоконнике – делать запись в вахтенном журнале за истекшую половину дня. Запись получилась не длинная, поскольку ничего особенного нынче не произошло. То есть произошло, но Словко упомянул об этом одной короткой фразой – из скромности.
Конечно, за десять минут Валерка и Глеб не управились, но страшного не случилось. Они унесли ведра и швабры в кладовку, обулись, вопросительно встали перед командиром вахты.
– Герои, – сказал Словко и прыгнул с подоконника. – Только ликвидируйте свою обормотистость.
Они понятливо поддернули форменные шортики (без ремней еще – новички же), заправили в них оранжевые рубашки с черными гладкими погончиками кандидатов, лихо дернули на левое ухо флотские береты с маленькими якорями. Вопросительно глянули опять.
– Давайте ваши клешни и брысь по домам, – распорядился Словко. Он обменялся с отдежурившими кандидатами рукопожатием. Те дурашливо сделали поворот кругом и замаршировали через «каминный» зал (главное помещение «Эспады», где на стене был нарисован масляной краской пылающий камин). Но в коридоре – Словко видел это через распахнутые двери – они стали серьезными. Добросовестно отдали салют эмблеме отряда, что висела над выходом. («То-то же», – сказал про себя Словко). Ребята прихватили с вешалки зонтики, бухнула наружная дверь.
Словко обулся и понес журнал в кают-компанию.
Там, погруженный в книги и записи, устроился за обширным письменным столом Даниил Корнеевич Вострецов – старший флагман флотилии. Словко добавил к тетрадям и книгам на столе вахтенный журнал.
– Корнеич, у меня всё…
– Угу, – он не поднял головы.
Словко придал голосу некоторую официальность:
– Господин гросс-адмирал! Вахту сдал. Дозвольте сделать «брысь домой»?
Корнеич, по-прежнему глядя в бумаги, помахал над плечом растопыренными пальцами:
– Брысь домой, капитан Словко.
Словко не обиделся на такое неуставное прощание, без традиционных фраз и рукопожатия. Чего там, свои люди, можно иногда и без церемоний. Тем более, что Корнеич между делом уронил на Словкину душу капельку меда: «Капитан Словко…»
Улыбаясь про себя, Словко сдернул с крючка в коридоре и натянул невесомую ветровку, салютнул эмблеме над выходом. Это был массивный, покрытый серебристой краской щит с тремя красными треугольниками-парусами и золотистыми рыбами, взятыми из герба города Преображенска. Словко нажал плечом дверь и оказался на улице.
Курточку надел он вовсе не потому, что опасался, будто прохожие станут пялиться на его шевроны и аксельбанты. Форма была для него привычна, как для птахи перья. Да и глазеть могли только случайные люди, а жители здешних кварталов давно уже не обращали внимания на ребят из «Эспады». Просто Словко опасался, что на улице моросит.
Однако не моросило. Правда, пахло недавним дождиком, сырым асфальтом и мокрыми увядшими лопухами, но зябкости не ощущалось. Воздух сентябрьского вечера был теплым и даже таким… снисходительно-ласковым.
