в ужасе проснулась, хватая посиневшими губами воздух, с безумными, остановившимися глазами. Ей принесли воды, травяного отвару, приложили грелки к ногам. Когда состояние больной немного улучшилось, она рассказала, что ей приснился страшный сон – ее кто-то пытался задушить.
– Кто же это был, сердце мое? – барыня чуть не плакала, глядя на бледное, измученное лицо своей красавицы-дочери.
– Кто-то невидимый. И холодный! Очень-очень холодный…
– Видела ли ты во сне каких-нибудь людей или предметы? – расспрашивала Александру расстроен – ная тетушка. Она знала, что пересказанный несколько раз сон теряет свою опасную силу.
– Я видела… красивого мужчину. Но не Мишеля, нет… – девушка говорила с трудом, преодолевая одышку и как будто ища в памяти расплывающиеся образы. – Это был… черноволосый, очень красивый человек… бородка, усы, голубые глаза… тонкие черты лица… Похожий на султана… – она замолчала.
– Что-то еще?
– Много цветов… Белый дворец. Фонтаны. Вода журчала.
– Что ж ты так испугалась?
– Тот мужчина был очень добр ко мне… он так смотрел на меня… И он мне протягивал что-то. Серьги! Рубиновые серьги. Как они необыкновенно сияют… – она оглянулась в растерянности, бледные ее щеки внезапно залил густой румянец. – Это были те самые серьги, что подарил мне Мишель! Тогда, в Лондоне.
Она передохнула немного и продолжала.
– И вот во сне я будто вижу их на ладони того мужчины… А потом темнота, как тяжелое плотное облако, накрыла меня. Я не могу ни вздохнуть, ни пошевелиться, ни крикнуть. Я хочу позвать на помощь, но губы меня не слушаются. Я кричу, но ни звука не вырывается из моего горла. И тогда я стала мысленно обращаться к Мишелю… Мне показалось, что он – единственная ниточка, которая еще привязывает меня к жизни и дает надежду на спасение. Он обязательно должен меня услышать, где бы он ни был! И тут… я вижу раскрытый, усыпанный цветами гроб, и в нем – Мишель. Мертвый, холодный и равнодушный. С закрытыми глазами. Я стала звать его: «Мишель! Мишель! Я знаю, что это не ты. Ты меня слышишь?» Но он все так же лежал, равнодушный, неподвижный. Со сложенными на груди руками, в которых горела желтая свечка…
Мария Федоровна покачала головой, молча вышла и спустя несколько минут вернулась с письмом в руках. Она решила, что лучше не откладывать более горестное известие. Нарыв нужно вскрывать одним махом, а не растягивать мучения.
Барыня первая прочитала письмо и едва не лишилась чувств. Александра же не стала спрашивать, что в письме. Казалось, она все знала, все понимала. Взяв в руки бумагу с вензелем Протасовых, она даже как будто и не глядела на строчки. Безразлично отложила в сторону. Она не плакала, не молилась, не упала в обморок. Что-то с ней сделалось другое, чего я никак не могу объяснить. Я прочитала на ее лице… удовлетворение? Во всяком случае, другого слова мне не удалось подобрать. Все ее страдальческие складки разгладились, взгляд прояснился, она стала дышать ровнее и
