мама, елозя по старой терке ярко-оранжевой морковью.
– Какого минтая?
– Мороженого. Которого мы два дня назад купили.
– Никуда не дела, – бормочу я. Не выкладывать же про кошку, уничтожившую пакет с минтаем почти полностью. – Я вообще не помню, чтобы мы рыбу покупали.
Мама отправляет «обмылок» морковки в рот и, бодро похрустывая, взглядом выжигает на мне затейливые узоры.
Я дергаю плечами.
– И чего ты так на меня смотришь? Куда бы я дела твоего минтая? В ванну выпустила? Или съела?
Мать пожимает плечами и с обиженным видом принимается за рубку лука.
«Дозу антидепрессантов надо повышать», – решаю я и запихиваю в рот еще несколько печенюшек. На душе заметно легчает, меня даже тянет на светские разговоры. Я несколько раз перекатываюсь с пяток на мыски и обратно и глубокомысленно констатирую:
– С работой тухляк.
С маминых ресниц срываются две симметричных слезинки, трогательно скользят по щекам. Я внутренне сжимаюсь.
– Мамочка, ты чего? Расстроилась? – Я подскакиваю к матери и осторожно глажу ее по спине. – Не переживай ты так, я обязательно что-нибудь найду.
Она шмыгает носом.
– Вот ведь зараза! Как глаза-то ест. Не лук, а какое-то химическое оружие. – Мама неуклюже утирается рукавом и поворачивается ко мне. – Чего ты там сейчас бормотала, я прослушала?
Молча забираю у нее нож и доску и быстро дорезаю остатки лука; на душе скребут кошки.
К девяти часам вечера, после еще одной вылазки в Интернет, на федеральные сайты поиска работы, чувствую себя совершенно вымотанной и мечтаю о спячке. Как у медведя. По закону подлости Алёна бодра и весела, перевоплотившись в ромашку, скачет на одной ноге и отказывается ложиться.
Я решаю «купить» себе сон. Чтобы родная мать не подвергла меня остракизму за педагогическую несостоятельность, закрываю дверь в комнату, после чего говорю:
– Алёна, зайка, если ты прямо сейчас угомонишься, я разрешу тебе лечь со мной.
Дочь аж пищит от радости. Она, в отличие от своей бабушки, не считает, что сон с мамой превратит ее в инфантильного заморыша. Мы быстро переодеваемся в пижамы и устраиваемся в обнимку под верблюжьим одеялом.
– Спокойной ночи, – приказным тоном говорю я и с восторгом закрываю глаза.
Минуту Алена честно пытается уснуть, потом начинает ерзать.
– Ты не спишь?
– Сплю.
Она складывает из пальцев ручки человечка и, хихикая, шагает им по мне.
– Смотри, по тебе кто-то ползет.
– Я сплю, – бурчу я, стряхивая с себя маленькую ручку.
Дочь вздыхает, несколько секунд лежит спокойно, потом начинает спихивать с себя одеяло:
– Фу! Мне что-то жарко…
Я старательно игнорирую ее брыкания, надеясь, что, сочтя меня спящей, Алена проявит сознательность
