и остальное.
– Не печалься, пособлю, ежели чего, – утешил завуч, – ты программу-то возьми. Николаич меня хотел определить литературу им втюхивать, я поглядел, конспекты хорошие, но не по мне эти Евгении с Онегиными и деды Мазаи с зайцами. А тебе поможет.
Я порылся в шкафу, нашел и, окрыленный новой информацией, отправился домой готовиться к завтрашним урокам.
За ночь прочитал конспекты, программу и понял, что готовься не готовься, толку будет мало. Понадеялся на экспромт да на авось и лег спать.
Снилось, как ору на школьников, как они сидят вместо парт на алюминиевых раскладушках и зевают, а я складываю их в эти самые раскладушки и рассказываю про Пьера Безухова и Андрея Болконского. Школьнички вопят, как грудные младенцы, руки и ноги у них зажаты раскладушками, и я впихиваю каждому по очереди одну и ту же соску. Местная врачиха осуждающе качает головой и говорит про дезинфекцию. Потом рванула на себе халат и стала кормить эту ревущую армаду хитрованов грудью не то десятого, не то двадцатого размера, к ней присоединился завуч-физрук с рельефным торсом. Я тоже рванул на себе пиджак, но под ним ничего стоящего не оказалось, и ученички начали тыкать в меня пальцами и хохотать. Стало стыдно, и я проснулся.
Долго ворочался, соображал, к чему бы все это. Потом вспомнил свою школу в далеком таежном поселке.
В шестом классе нам, наконец, на год позже, чем положено, стали преподавать английский. Появилась учительница. Сама еще два года назад школьница. До того жила в соседнем леспромхозе, где бывший политический зэк обучил их класс языку. В этом году она поступила на заочный иняз, за что ее и приняли преподавать нам. К концу седьмого мы бойко считали до одиннадцати, наизусть произносили почти все буквы, здоровались и знали, что «тэйбл» это стол.
После школы жизнь была несравнимо разнообразней. Мой дружок подобрал ключ от задней двери клуба. Каждый вечер мы пробирались в зал и глядели кино бесплатно. Ковбои были нашими героями. Поэтому, когда англичанка сказала, что ковбой – это коровий мальчик, мы поняли: врет и ничего не смыслит в языке. Однако в словаре было то же. Коровий мальчик – пастух! В нашем поселке был пастух. Старик в телогрейке с кнутом. Во втором классе все наделали кнутов, стали щелкать не хуже, и его авторитет сгинул. В третьем классе пастухом быть никто уже не хотел. А теперь, в седьмом, после знакомства с инязом и ковбои перестали владеть юными умами. Но одновременно на англичанку, которая развенчала образ ковбоев, передалось некоторое презрение и нелюбовь. Ее стали третировать, и частенько несчастная девчушка из класса выходила в слезах. Так было, покуда она не придумала разучить и показать на Новый год на английском языке спектакль про Робина Гуда. С тех пор стала общей любимицей.
Так-то оно так, размышлял я, да только времена нынче не такие, Робином Гудом никого не удивишь, на него теперь не западут. А на что западут?
Что надо взять на вооружение, как манипулировать амбициями и гонором молодых наглецов, я не придумал, но на подходе к классу услышал девичий визг и мат,
