подполковник Николай Гаврилович Челюбеев, в другой – Клавдия Васильевна. Некоторое время они объединенными силами принимали все мыслимые и немыслимые попытки избавиться от нежелательного наследника соседки.
От повестки Штерн ничего хорошего не ждал. Выходит, вспомнили о нем в этом учреждении! Когда Аркадий освобождался из лагеря, его вызвал в оперчасть высокий чин, причем не местный, а приезжий, явно москвич. В отличие от местных тюремщиков с делом Штерна он был знаком не понаслышке, поэтому сразу же взял, как говорится, быка за рога.
– Вы Усыскина хорошо знали? – сразу спросил он. – А Минтеева? Урядченко? Николаева?
За пятнадцать лет Штерн эти фамилии и забывать стал, а тут – на тебе! – напомнили. Он словно опять увидел изорванный стратостат и изуродованную гондолу, в иллюминаторах которой блестели толстые темные стекла. Полный Минтеев в свитере и длинной черной кожаной куртке стоял на коленях, заглядывая в гондолу, а Урядченко с Николаевым торопливо откручивали гайки заклиненной двери кабины, чтобы вынести тела погибших.
– Ну? – снова требовательно спросил чин. Был он сыт, откормлен и чисто выбрит. Пахло от него «Шипром» и хорошим коньяком.
– Знал, – сказал Аркадий Штерн. – Как не знать, работали когда-то вместе.
– По Осоавиахиму, значит? – уточнил чин. – И кто из вас на месте аварии был?
– Все четверо были, – хмуро сказал Штерн. – Все вместе подъехали. Одновременно. Вологодские власти нам тогда, если помните, полуторку выделили для поисковых мероприятий.
– Ну-ну, – кивнул чин. – Но ведь известную вам вещь с места аварии забрал кто-то один, так? И кто это был? Минтеев? Урядченко? Николаев? Или ее забрали вы?
– Я не забирал, – отказался Штерн. – Я в это время наружные датчики снимал. Сами знаете, как у нас бывает – наедет местное начальство, натопчут, из любопытства все захватывают, потом и смотреть нечего будет.
– А Урядченко с Николаевым что делали? – нетерпеливо мотнул головой чин.
– Люк раскручивали. Ребята в гондоле мертвые лежали, а покойника через узкую дырку не вытащишь.
– А Минтеев? – продолжал москвич.
– Да не помню я! – вспыхнул Штерн. – Пятнадцать лет назад это было, гражданин следователь! И все эти годы я не мемуары писал, уголь рубил!
– Значит, Минтеев? – задумчиво протянул тип.
– Не знаю, – сказал Штерн. – И не желаю знать.
– Темните, – не отставал москвич. – А с Палеем вы откровеннее были!
– Господи, – простонал Штерн. – С каким еще Палеем?
– С Абрамом Рувимовичем, – напомнил гость из столицы. – С писателем, который вас в первый день расспрашивал обо всем.
– Господи-и, – вздохнул Штерн. – Да с нами тогда разве что школьные учителя не беседовали! Разве всех упомнишь!
Московский
